Звезды на крыльях (сборник)

- Это вы, товарищ, прилетели? Кто и откуда?

По первому взгляду определяю: свой. Назвал себя, спросил, не может ли он мне указать, где помещается начальник авиации товарищ Васильев.

- Я сам и есть Васильев, - ответил он.

Передо мной стоял светлый шатен высокого роста, с приятными чертами лица, в старых рваных сапогах и такой же шинели. Под глазами заметна синева, говорящая о том, что он давно не отдыхал. По лицу, разговору и движениям видно, что это человек энергичный и беспокойный.

Тут же мы начали знакомиться с обстановкой. Васильев вынул из кармана карту и сообщил, что сегодня к ночи наши части должны сдать станцию Фастов. Возможно, что сейчас уже немецкие эшелоны подходят к станции. Необходимо полететь туда, разведать, что там делается, и сбросить на эшелон несколько бомб.

Через двадцать минут я получил бензин, а товарищ Васильев привез откуда-то пять штук десятифунтовых бомб. В течение часа я сделал свое дело и вернулся на аэродром. Васильев ждал моего возвращения. Необычайно радостный и веселый, он свез меня в гостиницу, а сам уехал в ревком.

Когда Васильев вернулся, я рассказал об обстановке у нас, стал настойчиво просить помощи и собрался улетать обратно в Дунаевцы. Но Васильев разъяснил мне обстановку и приказал оставаться в Киеве в его распоряжении до того момента, когда можно будет начать эвакуацию авиагруппы. В это время мне нужно ежедневно вести воздушную разведку в районе Киева. О том же, что меня задержали здесь, он телеграфирует в ревком 7-й армии и в Москву. [97]

Так я остался в Киеве, куда, к моей большой радости, уже прибыл и вагон с имуществом и мотористами. Он удачно проскочил станцию Фастов, которая вслед за тем была занята немецкой разведкой.

Под напором немцев мы вынуждены были оставить Киев. Васильев приказал направить вагон с имуществом в Нежин, а я, выбирая аэродромы по своему усмотрению, должен был передвигаться, поддерживая связь с красногвардейскими отрядами Киквидзе и Чудновского. Сам Васильев остался в Киеве для нелегальной партийной работы. Встреча с ним сыграла большую роль в моем формировании как большевика. Его беседы на разные политические темы, теплое, товарищеское отношение и большое доверие быстро сблизили нас, и мы еще в Киеве заключили тесный боевой союз.

Ведя боевую работу с красногвардейскими отрядами, отстаивавшими Киев, я не мог далеко отрываться от них. Аэродромные площадки обычно выбирал так: зная хорошо, на какой станции (боевые действия проходили главным образом по железнодорожной магистрали Киев - Полтава) находится штаб моего «главковерха», присматривался к окружающей местности и на первой попавшейся полянке устраивался со своим самолетом.

Мой моторист Илюша Иванов (он же начальник связи с высшим войсковым штабом, начальник снабжения и комендант моего штаба) скоро появлялся на месте посадки и информировал о последних событиях на фронте и настроениях местного населения.

В частях нас всегда тепло принимали, создавали все удобства для размещения и питания, а главное - считали своими и любили. В тех случаях, когда нашим частям становилось туго, я вылетал сбросить на гайдамаков и немцев пару бомб, пострелять из пулемета и после перевернуться несколько раз над своими. Красногвардейцы видели, как я раза два догонял немца, бросавшего бомбы на наших, который после этого очень долго не показывался. Это обстоятельство стало очень хорошим показателем того, что немцы все-таки нас побаиваются. Многие из командиров и красногвардейцев, появлявшихся в штабе отряда, ставили себе за правило обязательно повидать своего летчика и закрепить с ним дружбу.

Уже под Миргородом запасы бензина и касторки подходили к концу. Завязались самые горячие схватки, и [98] обстановка потребовала увеличения вылетов. От пятидесяти пудов бензина, которые я захватил с собой, осталось всего восемь - десять и пуда два касторки. Но и их вместе с вагоном угнали в Полтаву. Что делать? Положение такое, что хоть сжигай самолет. Об этом я доложил Киквидзе, когда он на лихом коне прискакал к самолету у станции Ромодан, где мы с Илюшей занимались мелким ремонтом машины.

- Это не беда, товарищ летчик, мы сейчас достанем тебе нефти и мазута сколько хочешь. На этом она полетит? - показывает он рукой на самолет.

- Нет, не полетит, товарищ Киквидзе. Это ведь существо очень благородное и капризное, любит только бензин первого сорта и касторку, а другого не употребляет.

- А если пригрозить твоей буржуйке расстрелом, может быть, согласится на нефть и мазут? - улыбаясь, спросил Киквидзе.

Я искренне любил этого бесстрашного человека. Для меня он был живым воплощением революционной героики. В самые опасные минуты боев, когда красногвардейским частям, окруженным со всех сторон, грозила гибель, среди бойцов, уже потерявших всякую надежду на спасение, как из-под земли вырастал Киквидзе и одним своим присутствием поднимал боевой дух людей. Они дрались как львы и обычно побеждали. Не хотелось огорчать этого замечательного человека, но я все же повторил:

- Без бензина и касторки, товарищ Киквидзе, вылететь невозможно.