Звезды зреют на яблонях

Братья сели на скамейку в парке, возле мраморного памятника, и обулись, потому что дальше был асфальт и город. Они вместе дошли до военкомата, и в коридоре, где было множество дверей, расстались.

И оба ушли на войну.

Там братья вспоминали друг друга редко, но с нежностью, потому что каждый день происходил бой, а в краткие промежутки ели и спали, а не думали, но знать им друг о друге хотелось.

Кузьма написал письмо домой:

«Мамаша, пришлите мне адрес брата, говорят, он на нашем фронте санитаром. Очень бы хотелось знать точно».

Митя тоже написал:

«Мамаша и папаша, пришлите мне адрес Кузьмы. Ходят слухи, что он сражается с гадами на нашем направлении. Хотелось бы знать точно. А я теперь санитар».

Но ответы из дома затерялись, и братья ничего не знали друг о друге.

Вспомнил Кузьма Митю как-то ночью в разведке. Пришлось заночевать в лесу, в молоденьком ельнике. Он и еще один боец. Спать было тепло, хотя уже лежал на земле снег, и только переворачивались по команде, чтобы не стаскивать друг с друга шинели, сохраняющие тепло тела. Кузьма просыпался часто от выстрелов и от того сторожкого чувства, которое не засыпало в нем, когда он спал, а сам словно стоял на часах: не появится ли где неприятель? — и видел, как мелкие, светлые звезды плывут по небу и путаются в иголочках хвои.

Хотелось Кузьме, чтобы брат оказался героем, и он уже заранее тщеславился и гордился им, но все-таки не рассчитывал наверняка на Митину силу и думал: «Еще молодой, ему бы голубей гонять…»

Думал он это презрительно: тоже птица — голубь! Но когда случалось ему видеть, как кувыркаются в воздухе подбитые неприятельским огнем наши ястребки, он вспоминал то последнее утро дома, и Митиных турманов, и жалел наши самолеты не только как нужные боевые машины, а еще как жалеют живых птиц.

Оказалось, служат братья в одной дивизии и только воюют на разных флангах: Кузьма на левом, у деревни Петелино, высота 251, Митя на правом, у деревни Жданово. Узнал это Кузьма из фронтовой газеты, где описывался подвиг санитара Тимофеева. Он хотел в тот же день отпроситься у командира и повидать брата, но как-то не пришлось, а на другой день под деревней Жданово случился бой.

Бой начался в полдень. Он подкатился из-за маленького круглого пригорка, где стоял прозрачный снежный лесок. Лесок был совсем небольшой — все насквозь видно! Белый пуховик, кое-где простеганный быстрым заячьим следом, тепло покрывал лесную землю. Был он чистый, взбитый, как на девичьей постели в светлой девичьей комнатке, и бойцам было жалко своими красноармейскими сапогами мять эту лесную красоту, и даже по особой нужде никто не ходил туда. А тут все кончилось. Сначала в хрупких, снежных вершинах, как стайки кормящихся мелких птиц, зачирикали пули. Будто птицы прыгали по хрупким веткам — полетел стеклянный снежок. Со стеклянным звоном посыпались тонкие, верхние сучки, но бой еще был далеко.

Кузьма не видел этого боя и не знал, как санитар Тимофеев полз по снегу, как выносил из леска раненых, как втаскивал их на свою спину и полз. Пальцы у него стали мокрые от снега, но не замерзали, а горели, и весь он горел и взмок под шинелью, а мелкие птицы чирикали в деревьях. Кузьма не знал, как присел Митя под деревцом, приложил к носу ладонь лодочкой и сбрасывал на снег пригоршни крови, и она сразу темнела на морозе. А потом Митя лег на спину, и лицо у него посмуглело, и глаза стали как сливы и покрылись сизым туманцем, как сливы в утреннем саду.

Два немецких самолета летели в небе. Делая красивые виражи, они оглядывали затихающее поле боя. Небо под их плоскостями стало голубее, туже, будто два сизых турмана вылетели из Митиной голубятни. А это была смерть.

А под вечер с попутной хозяйственной машиной приехал Кузьма. Он зашел в штаб, чтобы узнать точно, в какой роте брат, но Митю он не нашел, а увидал его в списках погибших: санинструктор 2-го батальона 4-й роты Дмитрий Тимофеев. И пометку в скобках — о том, что вынес с поля боя столько-то человек и представлен посмертно к награде — медаль «За отвагу».

Кузьма удивился, что брата нет. Он не верил и удивлялся, а слезы текли у него по щекам. Все жалели, что плачет боец, но как утешить его — не знали. Они уже привыкли к смерти, как привыкают к соседке: смерть все время стояла рядом — и во сне, и за котелком каши, и каждый мог сам умереть, и мог умереть друг. И все-таки когда умирал друг, или брат, или сосед по нарам, у бойца ныло сердце.

Те, которые были вместе с Кузьмой в штабе, сказали, чтобы он шел к ним в блиндаж. Кузьма согласился.