Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Чем ближе была встреча, тем всё более устрашающие контуры она приобретала в его воображении. На каждом шагу ему мерещились какие-то ошибки со своей стороны, предательские промахи. Его преследовало неотвязное чувство, что правда, вся и без прикрас, написана у него на лбу, что он выдает себя каждым словом, каждым жестом и взглядом. Но больше всего терзало другое: все эти два дня Луиза оставалась под надзором отца, и в любую минуту — так Петру мерещилось — могло произойти что-нибудь из рук вон выходящее, непоправимое, ведь он выпустил ситуацию из-под контроля…

Когда же запарившийся Брэйзиер появился на пороге кабинета и с утомленной улыбкой, не пожимая руки, подставил по-родственному щеку, до необычайности радушно настроенный и, казалось, настолько осчастливленный возможностью повидаться, что не находил в себе сил скрывать какое-то мимолетное стеснение, которое появлялось в нем лишь в минуты глубоких внутренних переживаний, гора свалилась с плеч Петра. Ему как-то не верилось, что всё могло вдруг разом разрешиться. И он всерьез спрашивал себя: не стал ли он страдать мнительностью, не превращается ли он, и того больше, в параноика?

По внутреннему телефону позвонила Анна, секретарша. Ей только что звонил Калленборн: он извинялся за опоздание, просил передать, что едет, он застрял в пробке при въезде на бульвар де ля Рен, просил дождаться его, не уезжать.

— Да, пока не забыл! — встрепенулся Брэйзиер, как только Петр положил трубку; расстегнув свой черный портфель, Брэйзиер выложил на стол аккуратный кофейного цвета несессер. — Марта забыла в августе… Уже наверное не нужен?

Петр, глядя в сторону, слегка кивнул.

— Мы теперь стали наезжать туда время от времени, — объяснил Брэйзиер. — Иногда даже один бываю. Мари всё занята… Жалко — такой домина, и простаивает.

— Спасибо. Хотя… Всё это прошлая история.

— Ах, знаю! — поморщился Брэйзиер. — Эта твоя привычка… огревать новостями через три месяца.

Петр поднял на него вопросительный взгляд.

— Да ни для кого давно нет тайны в этом, помилуй! — заверил Брэйзиер. — Ты, кстати, ключи забыл мне вернуть.

— От дома?

— Ну да.

— Ты прав… Ключи у меня… — спохватился Петр.

Встретившись на миг глазами, каждый думал о чем-то своем.

Переменившись в лице, Брэйзиер вдруг заговорил о сыне — от него тоже было немало новостей, и, как всегда, мало хороших.

Петр выслушивал их с таким видом, словно ему доверяли нечто такое, чего он не должен знать. Но стоило ему нарушить свое молчание незначительным уточнением, как Брэйзиер ринулся изливать свою горечь начистоту. Рана так и не зажила, тема по-прежнему оставалась болезненной.

— Какой-то его дружок угробился там на машине… Но ты ведь знаешь, как они водят! А вообще говоря, я уже ничему не удивляюсь. В последний раз он заявил Мари, что с осени завербовался на какое-то судно, собирается плыть с экспедицией в Ледовитый океан… — Брэйзиер с раздражением рассказывал о чем-то уже известном Петру. — Причем нанялся бог знает кем! Фотографом или буфетчиком. Я уж не могу запомнить… Помнишь эту дамочку, нашу знакомую, в университете? Ну, как же ее… Подруга Мари, она там климатическими измерениями занималась или чем-то в этом роде. У нее в Сан-Диего контракт был этим летом. Мой оболтус нагрянул, оказывается, к ней в гости. И вот результат! «А не возьмут — наймусь, говорит, стюардом в кругосветный круиз!» На какой-то пакетбот. Черт знает что… Нет, ну что ты на это скажешь?

— Кто в его годы не мечтает о кругосветном плавании? — вздохнул Петр; в искренность Брэйзиеровых жалоб ему почему-то не верилось.

— Да, не говори… И всё же не знаю, что делать, — пробормотал тот. — Руки опускаются. Благо у Луизы всё более-менее. Хотя и о ней тоже ничего теперь не знаем.

Глядя в пол, Петр сочувствующе молчал. Брэйзиер же, пожимая плечами, сетовал теперь на всё подряд:

— И вот так всю жизнь! Непонятно, ради чего всё это… О Мари я не говорю, она извелась.

— Она совсем перестала бывать в Париже, — сказал Петр.

— Собирается… в следующем месяце. Ей тоже тяжело без разрядки. А времена настали — не приведи господь!

— У нее?

— У меня, не у нее… Но ей тоже достается. Ты же видишь, чем мне приходится заниматься. — Помолчав, Брэйзиер заговорил о том, как ему опостылело ходить в управляющих производством, чем немало Петра обескураживал, делился своими невзгодами вроде бы с чистым сердцем, но, как всегда, чего-то недоговаривал. — Одно и то же изо дня в день. Внешне всё, конечно, слава богу. Да и что прикажешь делать? Но эта тупая беготня, как и в конечном счете излишество… материальное, я имею в виду… они не спасают от уныния. Ох, поверь мне, не спасают! Всё-то нам мало, всё чего-то не хватает! Вот так и тянем лямку, не задумываясь. — Догадываясь, что к этой теме Петр не мог быть равнодушен, Брэйзиер подстегнул его: — Зачем-то всё это нужно было делать? Получается — незачем. Ну, ответь мне?

— Если знаешь, зачем спрашиваешь?