Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Утром в воскресенье на рассвете пошел снег. Белая пелена оседала на землю плавным волнистым покрывалом. И в тот момент, когда птичий щебет, в это утро едва уловимый, окончательно стих, снегопад сгустился, и погруженная в серую хлябь долина стала сразу же непроглядной.

Встав раньше обычного часа, чувствуя себя разбитым, невыспавшимся, Петр растопил печку и сидел не завтракая возле распахнутой топки. Он отогревал ладони о чугунную плиту, вглядывался в молочно-белую муть за окном и не верил своим глазам. Снегопад в начале мая! Глубокую тишину двора и квартиры, насыщенную чем-то непривычным, не домашним, нарушало потрескивание горящих дров робкий и еще пересвист какой-то одинокой птахи. Но и сама долина дышала сквозь белую толщу снегопада какой-то немой, омертвевшей утробой. Исчез и привычный мерный, гул, обычно доносившийся снизу, со дна долины. Редкие звуки словно завязали в снежном месиве. И даже грохот утреннего поезда, в этот час обычно заставлявший просыпаться, донесся как что-то нереальное, едва уловимое.

В Пасси прозвенели колокола. Дремотная тишина двора стала оживать. Послышался неуверенный крик петуха, который хрипло голосил, оказавшись где-то запертым. Необычный шум раздавался и от сараев.

Петр накинул на плечи пальто и вышел на террасу. Две малиновки с красными брюшками вспорхнули со стола, припорошенного снегом. Стол был изрисован мелкими крестообразными следами. Пройдясь до конца перил, Петр вдруг увидел в двух шагах от себя Эв Фаяр. Она копалась в клумбе, разрыхляя почву большим кухонным ножом и выкорчевывая из земли бледно-желтые нарциссы.

— Доброе утро! — сказал он.

Хозяйка разогнулась, с живостью оглядела его и ворчливо ответила:

— Что творится — вы только гляньте… Решила срезать, а то замерзнут.

— Жалко, так хорошо цвели… Вы думаете, что много наметет? В мае?

— Да еще как! У нас и не такое бывает… — Возможность чем-нибудь озадачить явно доставляла хозяйке удовольствие.

— Ваш муж не вернулся?

— Звонил час назад — спускается. Там тоже метет, похуже чем здесь.

— Как же он спустится… в такую погоду? — спросил Петр, поневоле воображая себе пышные, как пух, сугробы, непроглядную метель, что-то такое, чего ему никогда не приходилось видеть воочию.

— Не впервой ему! Ему хоть два метра, хоть пять… — заверила Эв Фаяр. — Если вам уголь нужен, я Жанно скажу, когда появится — занесет.

— Не нужно, у меня тепло.

К девяти часам утра, когда хозяин вернулся на ферму, снегопад стал настолько сильным, что белая пелена, вперемежку с туманом, как чудилось Петру, или с каким-то паром, шедшим от земли, уже полностью застилала спуск. Видимость была не больше чем на сотню шагов. Пихты за оградой, кусты и даже молодой дуб с узорчатой аурой из мелких коротких веток стояли как живые, словно из последних сил пытаясь удержать всю тяжесть, скопившуюся на их усыпанных снегом ветвях.

Затягиваясь сигаретой, Петр наблюдал с террасы за тем, как хозяин выбрался из джипа, зашел в дом, но жены там, по-видимому, не застал и теперь рыскал по всему двору в поисках не то жены, не то какого-то инструмента. Когда Фаяр исчез, а затем вновь появился в калитке, распахнутой в огород, по одному виду старика стало ясно, что ему не терпится поделиться впечатлениями от похода в горы. Петр поздоровался и пригласил его на чашку кофе.

Оживленно поднявшись на террасу, сияя раскрасневшимся от холода лицом, Фаяр остановился на пороге и тут же стал расписывать, как только что увязал наверху по пояс в снегу. Для наглядности он почему-то проводил ребром ладони себе по горлу. А с утра, проснувшись в сторожке наверху, ему пришлось буквально откапывать дверь, которая оказалась заметенной снегом по самую крышу…

Так и не успевая вставить слова, Петр всё же мельком заглянул в спальню, вынес откуда-то большой, правильной формы сверток, упакованный в золотистую бумагу, и протянул его старику.

Фаяр уставился на него с недоумением.

— Это вам подарок от меня… на день рождения, — сказал Петр. — Поздравляю. От всей души!

— Мне? Зачем вы… Вот этого не надо было делать, — пробурчал старик, принимая сверток.

С видом человека, который и рад, и вместе с тем удивлен, что смог заранее предугадать чужую реакцию, Петр вынес на холод террасы поднос с чашками, кофейником и сахарницей, поставил поднос на столик, разлил кофе по чашкам и, взяв одну из них, стал молча размешивать сахар.

На террасе показалась Эв Фаяр, видимо услышавшая голос мужа. Не успела она приблизиться, явно чем-то недовольная, как Фаяр горделиво показал жене подарок, а затем, словно осмелев в ее присутствии, разорвал пакет и застыл в нерешительности. В коробке была аккуратно сложена зеленая охотничья куртка на меховой подстежке, по виду добротная и дорогая.

— Я же вам испортил куртку краской… разве не так? — сказал Петр, чувствуя, что жест требует объяснений.

— На мне рвань была, я же вам говорил, а это… Разве можно так? — забубнил Фаяр. — Нет, я не могу принять.