Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Эпоха — это не прихожая… Из одной двери вышел или вытолкали — ввалился в другую. В ваши годы мне тоже мерещилось, что мир не тот, что всё не то, что на пороге — новая эра.

— Вы жили в другое время… Вы сами говорите.

— Да нет, я не о том говорю…

— Иногда у меня бывает чувство, что все мы… как бы это сказать? Что мы находимся в каком-то в простенке, в прихожей ― с двумя дверями, как вы говорите, ― попытался Петр объяснить свою мысль. ― Представьте себе, что в этой прихожей должны обвалиться обе стены. И вот стоишь между ними и не знаешь, какая обвалится раньше, куда первым делом ставить подпорки.

— Если вы уверены, что обвалится, переждите в стороне. Зачем башку-то подставлять? ― по-своему рассудил Обри. ― Кому вы собрались этим удружить?

— Пережидать в стороне можно всю жизнь.

— Да сколько вам лет, голубчик?.. Зарвались вы просто, мой друг! И кто с вами не заодно, кто чего-то там не понимает, на ваш манер, вы того раз — и в черный список.

— Нужно быть ненормальным или полным идиотом, чтобы судить человека за то, что он в чем-то не похож на тебя самого, ― сказал Петр, имея в виду явно что-то другое или пытаясь уточнить неверно высказанную мысль. ― Нет, я никого не осуждаю.

— Идиотом тоже иногда полезно быть. А то потом удивляетесь, что всё у вас кувырком, что вот ― забрались к черту на кулички… к Фаяру!.. и яблоки малюете… Правда не хотите апельсин? ― Обри отобрал на блюде еще один крупный апельсин, вытер его ладонями, поднес к носу и блаженно зашевелил изуродованными ноздрями. ― Надо всегда дорогие покупать ― не ошибетесь…

— По-житейски вы, может быть, и правы. Но мы действительно о разных вещах говорим… — На лице Петра выступила слабая улыбка. — Вот недавно… Мне пришлось защищать в суде одно дело. Бывший легионер надругался над девушкой — таково было обвинение. Мне предстояло обвинение опровергнуть. Малый, конечно, загремел по всем статьям, хотя дело запутанное, сам черт голову сломит. А через месяц… взял и наложил на себя руки… — с живостью стал он рассказывать. — Я даже думаю, что за решеткой таким, как он, внутренне проще, спокойнее, чем на свободе. Кормежка, крыша над головой, работу искать не нужно… Вполне понятно. Есть такой тип людей… Почему он это сделал? Лично я уверен, что просто не выдержал внутреннего разрыва. Перед всеми он негодяй, даже передо мной, ведь я взялся его защищать и таким образом лишил его последней отдушины… Человек не может жить с чувством, что он законченный негодяй. Даже самому падшему нужна зацепка в себе, какой-то край, за который можно ухватиться. В противном случае — пропасть.

— Ну и что дальше? — подстегнул Обри.

— Дальше?.. Получается, что, даже не занося никого в черный список, даже прекрасно понимая, что ход вещей изменить невозможно, вы не можете оставаться в стороне. А пытаясь сделать хотя бы минимум того, что от вас зависит, чтобы не стало хуже, чем уже есть, вы обрекаете человека на мучения… Я сложно объясняю?.. Ну, представьте себе, что вы вынуждены лечить человека, который некогда, в прошлом сделал вам большую подлость, и вы, как врач, не можете отказаться лечить его. Ваш бескорыстный поступок ― это наисильнейший способ воздействия на человека. Если вам удастся такого пациента выходить, то вы ему возвращаете сразу все: здоровье, жизнь, возможность очистить свою душу от чувства вины, от угрызений совести, которые всё равно не дадут ему жить полноценно. Но если не удастся, то он не сможет вернуть вам долга, не сможет ответить вам тем же. Он уйдет на тот свет в адских душевных муках. Мой вопрос заключается вот в чем: если нет надежды на излечение, должны ли мы пытаться лечить?

— Ну и ребусы у вас получаются… Что вам сделал тот человек?

— Потерпевшая — моя племянница.

— И вы стали его защищать?! Против племянницы?.. Ну вы даете… Зачем?!

— Дело не в родственных отношениях… Если уж вы беретесь помогать, то помощь нужна тому, кто слабее, а не тому, кто прав.

— Вот не знаю… Не знаю… — Отложив на стол очищенный апельсин, старик вытер руки о брюки и проговорил: — Вы же прекрасно знаете ответ на ваш вопрос. Конечно — должны! На этом всё и держится.

— Это для нас с вами! А для того человека мир уже ни на чем не держится… Для него он развалился.