Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Я не знал, что здесь окажусь. Поездка неожиданная. Для меня так проще.

— Дело хозяйское. Там же, где осенью поселились?

— Нет, на ферме.

— Это на какой еще?

— Выше. По той же дороге… У Фаяров — может, знаете?

— При въезде в лес?

— Вы знакомы с ними?

— Как же… Знаменитый местный самогонщик. Гоняли прохвоста пару лет назад. Да что с них возьмешь?.. У них наверху сторожка для туристов. Да ему здесь пол-округи принадлежит…

— Фаяру?

— Не половина, так треть! — Обри упер в гостя тяжелый взгляд.

— Вы на меня тоже, по-моему, обижены, — сказал Петр.

— Обижен, — признался Обри. — Человек, не способный принимать то, что ему предлагают от чистого сердца, не способен давать. Железное правило. Да ладно… Что у вас-то? Всё судитесь? Нравится быть адвокатом?

Петр сел на диван и, всплеснув руками, обронил:

— Не совсем.

— Бросили?.. Правда, что ли?!

— Нет… Но почти, — двусмысленно ответил Петр, и на лице у него появилось вопросительное выражение.

Обри сокрушенно закачал головой:

— Чудак вы, ей-богу… Ушли из профессии? Завязали?! И что же, баклуши бьете? Или может, художничать начали?

— Всё вместе.

— А-а… Всё-таки! — Доктор на миг смешался, затем, погрозив пальцем и пыхтя, проворчал: — Честно говоря, не думал… Выходит, это я вас сбил с праведного пути?

— Выходит так. И не ровен час — будете расплачиваться, — отшутился Петр.

С новой недоверчивостью вглядываясь в гостя, доктор заметил:

— Вот видите, куда вся эта болтовня может завести… Про противостояние да про масштабы… Ах, чудак вы, ей-богу!.. А я вон не расстаюсь… — Обри ткнул пальцем на холст Петра, висевший возле окна, оставленный ему на хранение с прошлого раза.

Это был тот самый холст, с которым Обри выиграл осенью свое пари и которому позднее было суждено стать прообразом целой серии модусов. В этот миг холст показался Петру наиболее удачным из всех его картин.

— Вы же его только что повесили, — сказал Петр, помедлив. — Я в окно видел, пока шел к двери.

— В окно увидели?.. А почему это вы заглядываете в чужие окна?.. Ну и что с того? Если бы я не менял эту мазню каждый день, этот дом давно бы в склеп превратился… — Разоблачение всё же привело Обри в некоторую растерянность. — А я вон еще парочку приобрел, — недовольно показал он на пару небольших холстов, изображавших нечто абстрактное и выполненных один в ярко-желтой палитре, а другой — в темно-синей. — Что скажете?

Поднявшись с дивана, Петр приблизился к синеватому холсту, равнодушно осмотрел его и сказал:

— Жирно.

— Что значит — жирно? Фактура есть фактура, — пробормотал старик, но всё же вынул из кармана очки, поднес их к глазам и, держа оправу на расстоянии от лица, стал рассматривать картину с таким видом, будто видел ее впервые.

— Поначалу все этим увлекаются… фактурой. А потом проходит, — сказал Петр.

— Вы правы, — согласился Обри. — По дешевке предложили, я и позарился. Желтый тоже не нравится? — Обри нацелил линзы очков на второй холст.

— Не знаю. Нет, наверное… Вы будете удивлены, но я перешел на натюрморты, ― добавил Петр, ― с яблоками… И должен сказать, получаю удовольствие.

И вправду чем-то удивленный, Обри стал недовольно расхаживать по комнате.

— С яблоками?.. Вот уж неудивительно… Человеку со сложным внутренним устройством нужны простые развлечения. Пар из башки нужно выпускать, не то ее разорвет на части.

— Не знаю, в этом ли дело.

— А в чем еще? Творчество ― это бегство, мой друг, как ни крути. От себя самого, от внутренней или внешней несостоятельности, от сословной ущемленности, от жизненного однообразия… Через творчество человек воспроизводит то, чего у него нет, или то, чего ему не хватает. Разве не замечали за собой?

— Может быть.

— Говорите — может быть, а в душе не согласны.

— Невозможно всё сводить к терапии. Что мне, по-вашему, яблок не хватает?

— Важен результат. А кто и что вложил от себя для того, чтобы его добиться… всю свою душу или полдуши… какое нам дело до этого?.. Апельсин не хотите? ― предложил Обри.

Петр задумчиво молчал.

— Зря отказываетесь. А я возьму. Освежает…

Доктор вышел из комнаты, вернулся с блюдом, на котором высилась гора крупных апельсинов. Поставив блюдо на стол, он выбрал апельсин покрупнее, грузно завалился в кресло и с кислым видом стал счищать кожуру.

— Небось с компаньонами переругались?.. Вам чего-нибудь эдакого захотелось… Прав я или нет? — Старик покачал головой. — Вы максималист — каких свет не видывал! Да разве так можно?

— Старая история… Когда мы начинали, когда открывали кабинет, ладили. А теперь — кто в лес, кто по дрова.

— Когда компаньоны грызутся, это всегда объясняется только одним: доходы поделить не могут.

— Не всё так просто.

— Ваши хотят деньжат побольше зарабатывать, а вам дороже честь мундира — так?

— Что я, по-вашему, ненормальный, что ли?

— Нормальный или нет — вопрос не в этом… В какое время мы живем? Посмотрите вокруг!

— Вы правы. Иногда я не могу отделаться от чувства, что за последние годы вокруг что-то изменилось, — согласился Петр. — Люди вроде не те. Всё не так, как раньше. Странно, что этого никто не замечает. Наверное, мы живем в новую эпоху, но сами этого не понимаем.