Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Я ему устрою нотариальную контору! Пошел, старый хрыч, права качать! К нотариусу! А какие у него права? Да никаких! Кто его заставлял спекулировать? Никто! Не я же ему яйцо впарил! Нам с сестрой от родителей по ферме досталось — моя да эта. Ну и остаток кой-какой был. В облигациях… Сестра большую ферму взяла, а я облигации держал, выплачивал ей долю… Но кто виноват, что половина в трубу улетела? Сколько лет прошло, никто не вспоминал. А теперь — вынь да положь! Раз присвоил чужое, говорит, гони назад! — Выпустив пар, дядюшка Жан сверкал своими бесцветными глазами по сторонам и, видимо почувствовав, что для полного правдоподобия его объяснениям чего-то всё же недостает, продолжил: — Где справедливость, я вас спрашиваю? По-людски это, между родственниками?! Так мучить всех! Так шантажировать! Да если сестра узнает, что этот хрыч к нотариусу ездил, она же из дому его выгонит!

— Зачем вы мне это говорите? — спросил Петр.

— Он же вам тоже рассказывает.

— Нет, мне он ничего не рассказывает…

Дядюшка Жан насупился. Поверить в подобное было выше его сил.

— Да чего тут рассказывать! — передернулся он, но уже без озлобления. — Рехнулся ваш Фаяр… под старость лет-то. Шантажировать полез!.. Я ему устрою шантаж! Ложечкой будут с пола соскабливать. Или лес его куплю! Так и передайте… Куплю лес и на дрова пущу. В розницу и по дешевке! Весь район будет топиться зимой…

Не узнавая голоса и удивляясь самому звонку, доктор Обри наконец спохватился, поворчал на свою рассеянность, на непогоду и, продолжая делать длинные паузы, издавая сопение, предложил Петру приехать сразу же. Он был в отгуле. День у него был свободен.

Петр попытался перенести визит на другой день. Старик в ответ замолчал; настаивать казалось глупо, бестактно. Петр спросил, не могут ли они встретиться в послеобеденное время. Делая вид, что его уговаривают, Обри согласился на пять часов…

Пасмурная серость держалась весь день. На высоте туман застилал дороги даже в послеобеденное время. Ниже, при спуске с гор, сильно моросило. Но глаза всё так же ломило от ярких, свежих красок весеннего цветения, в котором приусадебные сады утопали как в пышной перине. Округа опять выглядела неузнаваемой…

Выехав из Пасси, Петр не заметил, как миновал перекресток с поворотом на шоссе, срезавшим дорогу через лес, по которому он ездил к доктору осенью, и теперь был вынужден проделывать крюк по спуску главной трассы в самый низ предгорья. Проехав мимо какой-то фермы ― в этом месте никакой фермы не припоминалось, ― Петр продолжал вести машину наугад по витиеватой черной дороге, разглядывал дома, прилегающие участки и уже собирался разворачиваться, чтобы ехать назад к перекрестку, как вдруг уперся глазами в знакомый раздвоенный пень с дуплом, напоминающий женский торс. По другую сторону от дороги виднелись знакомые ворота с белыми столбами.

Ворота были открыты. Звонить в незапертые ворота было нелепо, и Петр, запарковав машину, вошел во двор, прошагал по гравию к главному дому, повернул на аллею, ведущую к входной двери, и в этот момент в окне гостиной заметил силуэт хозяина. Доктор укреплял на стене какую-то картину. В холсте Петр неожиданно узнал одно из своих осенних детищ, оставленных доктору на хранение.

— Ну, какими ветрами?! — осадил Обри с порога.

В упор, тяжелым взглядом разглядывая гостя, Обри не мог или не хотел скрывать своего удивления. Вид у хозяина был враждебный. Да и выглядел он изменившимся: не то сдал, не то постарел, казался обрюзгшим, в лице появилась нездоровая желтизна.

— Я рано приехал, не ждали? — спросил Петр, пожимая хозяину руку.

— Входите. А то меня протянет.

В жарко натопленной передней тоже чувствовалась перемена. Петр с живостью изучал обстановку, но не мог понять, в чем дело. Доктор пригласил в гостиную. Здесь всё оставалось по-прежнему, не считая двух новых картин среднего формата, расстеленного на полу широкого ковра с ромбами и нового, холостяцкого беспорядка.

— С трудом нашел ваши ворота. Всё так изменилось, поразительно! — сказал Петр, озираясь по сторонам. — Только вы всё тот же…

— А каким я могу быть?.. Тянем понемногу… лямочку. Дряхлеем, — пожаловался Обри, оскаливая желтые зубы.

Петр вдруг опешил. Он наконец догадался, что за перемена бросалась в глаза во внешности хозяина: у него был бесформенный, синего цвета нос, весь покрытый красными рубцами.

— Что это с вами? Упали?

— Упал. Перерыли улицу — черти! Всех бы под суд отдать!.. В темноте на велосипеде катался и… брык! Сколько раз штопали, а очки вот уже месяц носить не могу.

— Как же вы на работу ездите?

— Да это еще куда ни шло… Старая ломовая лошадь конюшню с закрытыми глазами найдет… Что же не звоните, не появляетесь? Здесь-то давно уже околачиваетесь.

Петр кивнул и с прямотой, которую Обри умел ценить, спросил:

— Откуда вы знаете, что я здесь давно?

— Поль с женой засекли вас на машине… Две недели назад. И до смерти обижены! — Доктор расплылся в кисло-сладкой улыбке, словно был рад возможности поделиться чем-нибудь неприятным. — У меня-то почему не остановились? Я же предлагал.