Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Старик рассказал о том, что приехавшая утром «делегация» была послана службой судебных приставов. Точнее, приезжал сам старший пристав, и его пришлось сопровождать утром на «опись» леса, находившегося неподалеку от фермы, на съезде с дороги, которая выводила на плато. Дубовый лес с большой поляной, в центре которой стоял добротный дом, в летнее время сдаваемый в аренду, теперь могли продать за долги, и помешать этому было будто бы невозможно.

Внимая хозяину, Петр испытывал не сочувствие, а недоумение. Тот разливал по рюмкам свой пятидесятиградусный виноградный «мар», выглядел каким-то сжавшимся, почерневшим, блестел по сторонам остекленевшими птичьими глазами, и чем больше усилий делал над собой, чтобы взять себя в руки, тем всё больше терял самообладание.

— Вы представить себе не можете, какая это для меня неприятность! Когда делили наследство родителей, мне достался лучший участок. Я всем пожертвовал. Лес, понимаете, не то что дровяной был… ну, который на дрова идет… а высокоствольный, свежий стоял. Да и сейчас! Нет, теперь точно продадут… — Объяснения Фаяра становились всё более путаными.

— Почему именно лес? Что-то другое вы не могли бы продать? — поинтересовался Петр. — Вы говорили, что у вас внизу есть шале. Или какой-то участок под Пасси…

Старик скользнул по нему озадаченным взглядом.

— Нет, участка не хватит. Мне ведь нужно почти пятьсот тысяч. Да не старыми, а новыми деньгами. А у своих, у родственников, не могу я просить, вы понимаете? Да и у кого попросишь такую сумму?

— Мне казалось, что дома здесь стоят дороже чем полмиллиона.

— Нет, это невозможно, — уперся Фаяр, словно боялся поддаться какому-то соблазну; затем его опять сковала нерешительность. — Тут и другое… Я должен поделить всё между детьми. Вот и получается черт знает что…

После некоторого молчания Петр спросил:

— С чем связан долг, если не секрет?

Старик помолчал и, борясь с собой, ответил:

— Да сын напортачил… Старший. Ведь страшный оболтус! Вы же видели вчера, что за столом устроил… Он мне одним делом удружил. Я ему говорил: не морочь мне голову своим антиквариатом. Свой девать некуда! Да и жена не любит это старье. Но ему хоть кол на голове теши. Горе настоящее, а не сын… понимаете? Из троих один — ну просто горе! — Что-то про себя взвесив, старик сокрушенно закивал головой, а затем огорошил Петра неожиданной историей о том, как два года назад влез в безрассудную денежную авантюру.

Старший сын, тот, который работал на аукционе Друо в Париже, был якобы посвящен в планы отца разместить с выгодой свои сбережения, он и предложил вложить деньги в ценную ювелирную вещь, которая как раз проходила через его руки. Вещь была редкая. Работы Фаберже, она принадлежала ранее русскому императорскому дому, но не числилась ни в одном каталоге, а на рынок антиквариата попала из рук монакского коллекционера и продавалась якобы по баснословно низкой цене. По заверениям сына, достаточно было продержать ее у себя пару лет, чтобы затем продать и одним разом извлечь сумму, в два или в три раза превышающую вложенное.

Фаяр утверждал, что поначалу, как только сын одарил его этой идеей, он отказывался от всего наотрез, хотя бы потому, что однажды уже попал по вине старшего сына в историю. Однако позднее — подробности старик опускал — он всё же сдался, и покупка была сделана. Петр понимал, что старик, привыкший наживать добро в поте лица, просто не устоял перед соблазном легко и быстро подзаработать, но потому и прогадал. Не прошло двух месяцев, как обнаружилось, что вещь — подделка. Сын принимал меры, ездил в Монако, клялся и божился, что сможет сбыть злосчастное приобретение с рук бывшему владельцу, забрал безделушку в Париж, держал в сейфе, но уладить ничего так и не смог. Дело осложнялось тем, что Фаяр вложил в покупку вовсе не те сбережения, о которых говорил: он заложил земельный участок, который находился ниже фермы, и в результате, окончательно запутавшись, не смог рассчитаться в банке за полученную ссуду.

— Что это за вещь? Что вы купили? — спросил Петр.

Фаяр растерялся, казался окончательно смущенным.

— Да ничего особенного… Яйцо. На лапках, — пробормотал старик. — Открывается, закрывается… Облеплено ландышами… А сверху корона — вот такого размера! — Старик показал нечто крупное.

— Я не понимаю, почему вы не подали заявление? Ведь вас обманули? — спросил Петр.

— Мог бы подать… Но в том-то и беда. Сын, получается, тоже влип. Оказался замешан в сделке, негодяй… Яйцо проходило через контору его знакомого, точнее, без конторы, под полой. И чтобы сбить при оценке стоимость, чтобы одурачить бывшего владельца, который хотел продать яйцо, они намухлевали. Занизили! В два раза как минимум… Если исходить, конечно, из того, что яйцо не фальшивое. А если фальшивое, то сами понимаете. Но об этом я уже потом узнал. Что получилось бы, если бы я заявил? На кого? На собственного сына?.. Я, конечно, руки не опустил. Но теперь, после этой описи… Непонятно, что делать.

— Нужно попытаться приостановить процедуру, — сказал Петр после некоторого молчания.

— Какую процедуру?