Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Что же касается сокращений — вот здесь начинается уже непролазный лес. Дело в том, что стенографическая запись вообще не легко поддается прочтению для лица постороннего, потому что построена — на основе всё тех же принципов — не столько на упрощенной каллиграфии, сколько на сокращениях, причем таких, которые каждый «пользователь» призван изобретать на свой страх и риск. На деле, сокращения придумываются по ходу письма. В результате даже автор, если он не имеет многолетнего навыка или не помнит контекста написанного, может испытывать затруднения при прочтении собственноручно выведенных строк.

Таким вот образом в мои руки и попал дневник Вертягина. Текст охватывал временной отрезок в восемь месяцев — весь период его пребывания в клинике, в той самой клинике, где я навестил его весной девяносто четвертого года. Дневник оказался застенографирован действительно по-русски, хотя и с большим количеством галлицизмов и с некоторыми неверными, полурусскими оборотами, которые редактору пришлось подправить. Но нет смысла углубляться в комментарии. Этот текст говорит сам за себя. Не считая синтаксических, грамматических и некоторых стилистических поправок, дневник Петра прилагается здесь в нетронутом виде.

Дневники П. Вертягина

8 октября

На прошлой неделе от Мари пришел пакет с новой подборкой книг. Новеллы Борхеса, три тома Т. Манна, дневники Толстого, два романа и статьи Г. Джеймса (она и раньше была без ума от него, никогда этого не понимал, но что поделаешь…), переписка Флобера, зачем-то том Аристотеля… Вдобавок ко всему перьевая ручку «Шеффер» и два чистых блокнота. Точно такие черные блокноты, с красными уголками, в твердом переплете, наподобие готовых книжек, я любил покупать в китайских лавках.

«Посылаю блокноты, чтобы ты мог записывать все, что тебе приходит голову. Я знаю, что тебе необходимо общение. Знаю, что там, где ты сейчас, ты не можешь говорить… Попробуй. Я уверена, что в этом можно найти отдушину…»

В этих словах — вся Мари. Как так получилось, что я недооценил свою привязанность к ней? Сама она, правда, тоже кое в чем напортачила. Всю жизнь отгораживаться от мира и людей такой ширмой фальши! Этой своей ложной простоватостью она и вводила в заблуждение, и не одного меня.

Я, конечно, тоже отгораживался. Из страха наткнуться на непонимание. Мне казалось, что она никогда не сможет выбраться из своего обывательского кокона, в котором выросла, что она не способна понять такого изгоя, как я. Мне чудилось, что я вижу ее насквозь. Раз уж ни на какие высокие материи человек не посягает — чего тут мудрить? Вот и объяснение, почему все принимали ее за пустое место. И я в том числе. Никому даже в голову не приходило, что под личиной простодушия скрывается не просто чистое сердце, а незаурядный ум. Но не тот ум, грубый, такой, который можно, пожалуй, даже обрести, если добиваться этого в поте лица, а какая-то особая, самородная форма ума, производная от чувствительности и доброты. У таких людей нет нужды в том, чтобы изливать душу, они самодостаточны. И большинство из них даже не сознает своих достоинств, слишком всё это для них естественно.

Но что ни говори, ум и мораль плохо друг с другом уживаются. Поэтому, когда кому-то удается замкнуть на себе эти два полюса, со стороны это всегда поражает.

Вот такие наши дела, Мари. Последовал твоему совету. Пытаюсь найти «отдушину». И пока безуспешно. Совершенно отвык писать. Жалко, на редкость красивая ручка…

Странно думать обо всем, что произошло за последний год. В голове какой-то дым, сумятица. Всё как-то непостижимо. Нужно признать, что в голове у меня по-прежнему большие провалы. Смотрю туда — какая-то пропасть. Знаю, что придется ее преодолевать. Назад хода нет. Но как? Ведь даже противоположный край за обрывом не просматривается. Мучительное ощущение. Иногда ужасно хочется избавиться от всего этого. Опустить руки? Зачем мучиться? Так вроде бы проще. Но и это не так просто.

Де Мирмон, мой лечащий врач, утверждает, что еще недавно я был на сто процентов невменяемым. Ничего якобы не помнил вообще. Так что есть чему радоваться. Невероятно! А впрочем, так это и было. Теперь всё вроде бы вернулось. Сегодня я без особых усилий могу восстанавливать в голове удивительные вещи. Причем с какой-то небывалой точностью и даже яркостью. Пробелов осталось мало. Так, например, утром сегодня, когда я встал, перед глазами плыли какие-то знакомые и очень четкие картины, множество картин. И я не мог понять, откуда они во мне. Когда всё это было? Где я всё это видел?