Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Ну, как наши дела, Питер? Что нового? — заговорил де Мирмон с неестественным воодушевлением.

— Спасибо… Слава богу, — нерасторопно произнес Вертягин.

— Питер, будьте добры, представьтесь, пожалуйста, — попросил де Мирмон и покосился в мою сторону.

— Здравствуйте, — кивнул мне Вертягин, едва удостоив меня вниманием.

— Присаживайтесь, у меня к вам дело… — Врач указал на обитый кожей стул перед письменным столом. — То есть разговор… Давайте кое-что уточним. Хотелось бы это услышать от вас лично. Скажите нам, кто вы, как вас зовут, чем вы занимаетесь?

— Что с вами, доктор? — удивился Вертягин; он сел на стул и прямо переспросил: — Зачем повторять всё это?

— Прошу вас. Чего вам стоит?

— Садовник. Крафт, — пробормотал тот и мельком глянул в мою сторону.

— Вы не помните этого господина? — спросил де Мирмон.

Петр смерил меня продолжительным взглядом и отрицательно покачал головой:

— Нет, не помню. А должен?

— Вы были когда-то знакомы.

— Вряд ли… Мы никогда не встречались… — Петр печально усмехнулся.

— Вы всё-таки постарайтесь вспомнить. Под Парижем, в Гарне… Вы же помните Гарн?

— В Гарне жил мой родственник. Но я… Я был там раз в жизни.

— Родственник… А кто именно? Вы не помните фамилии родственника? — спросил де Мирмон.

— Двоюродный… То есть даже троюродный, — флегматично ответил Петр. — А фамилия, если не ошибаюсь, Вертягин.

— Вы не находите эту фамилию немного… как бы это сказать… необычной?

— На французский слух все русские фамилии кажутся необычными… — Вертягин опять усмехнулся.

— Хорошо. В таком случае какое отношение эта русская фамилия имеет к вам, если вы Крафт? — спросил де Мирмон с подвохом.

— Затрудняюсь ответить.

— А вы постарайтесь. Напрягите память, Питер, прошу вас.

На миг оробев, Петр отрицательно покачал головой:

— Нет, не помню.

— Когда это было? Гарн, я хочу сказать…

— Несколько лет назад. Лет десять назад, — ответил Петр с поспешностью, которая показалась мне неестественной; и он не замедлил скользнуть по нам растерянным взглядом.

— Вы встречались с господином у вас дома, в Гарне. В Гарне жил не родственник, а вы сами. А до этого вы встречались в России, много лет назад. Он приехал вас навестить… — Де Мирмон перевел на меня настойчивый взгляд и многозначительно замолчал.

— Да, это правда, — с трудом вымолвил я; в горле у меня застрял ком, я вдруг не мог отделаться от ощущения, что происходит какая-то ошибка, и с этого момента я уже ждал одного: чтобы эксперимент побыстрее закончился.

Петр посмотрел на меня в упор. Его глаза вдруг показались мне ясными, до странности откровенными и вместе с тем полными снисхождения.

— Простите, я вас совершенно не помню, — сказал он, и на лице у него отразилось какое-то усилие.

— Ну да бог с ним, — свернул тему де Мирмон. — Как вам у нас? Вы всем удовлетворены?

— Здесь, в клинике?.. — вновь удивился Петр вопросу.

— Есть ли какие-то пожелания?

— Сколько раз уже говорил вам, что повара нужно гнать в шею. Совершенно не умеет готовить, — заговорил Петр с внезапной приподнятостью. — И розы под стеной пора пересаживать. Об орхидеях в кадках я не говорю… Вы обещали… Мне нужна земля, удобрения, пленка…

— Вам всё привезут. Думаю, на следующей неделе, — пообещал врач, скользя по мне беглым взглядом, и разочарованно прибавил: — Вы можете идти, Питер. Спасибо, что зашли. Кстати, у меня к вам будет поручение. Зайдите ко мне перед ужином.

Петр кивнул, уронил руки по швам и направился к выходу. На пороге он обернулся, наградил каждого из нас отдельным взглядом, усмехнулся и исчез.

— Вот видите… Хотя мне непонятно, почему он вас не узнает, — сказал де Мирмон. — Мари Брэйзиер он узнал мгновенно. Мужа ее тоже. А вот когда мать приезжала — как с вами, пустой номер.

— Давно она здесь была?

— Вы знакомы?

— Нет, но я много слышал о ней.

— Его мать приезжала дважды, осенью и зимой. Насколько мне известно, у них какие-то нетипичные отношения… Вообще говоря, посещений мало. Иногда приезжает некто Фон Ломов, знакомый его, живет где-то за границей… Вы его знаете?

— Да, мы знакомы, — ответил я. — Вспомнит ли Петр о том, что я сюда приезжал?

— Разумеется. В этом-то смысле он совершенно нормальный человек. Эти реакции давно восстановлены…

Нет смысла объяснять, какое я испытывал затруднение. Визит длился уже около часа, когда я спросил, не рисует ли Петр, есть ли у него возможность заниматься в клинике каким-нибудь хобби.

— Да, конечно. И должен признаться, это увлечение вашего друга нас очень интригует, — сказал де Мирмон.

— У вас есть его рисунки? Нельзя ли на них взглянуть? — спросил я.

— Да нет в них ничего особенного. Если хотите, могу показать…

Де Мирмон прошел к нишам в конце кабинета, открыл один из шкафчиков и вывалил себе на грудь толстую черную папку. Поднеся ее к круглому столу у окна, он стал выкладывать листы рядами.