Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Первые страницы были написаны действительно по-русски — ровным, правильным, ученическим почерком, при виде которого могло показаться, что сделавший записи лишь недавно научился писать. К бандероли Пьер де Мирмон прилагал обстоятельное письмо, в котором объяснял, что блокноты обнаружены в садовой каморке Вертягина, которую отводили ему под инструменты. В ближайшее время он намеревался передать все вещи Вертягина родственникам. А пока они оставались в его распоряжении, он считал себя вправе снять с бумаг копию и попытаться разобраться хотя бы в этом. Он надеялся, что мне удастся обрадовать его какими-нибудь «дельными соображениями» по поводу загадочных «каракулей». Но приведу последние строки этого письма:

«…Если помните, при встрече Вы задали мне вопрос, насколько реальной мне представляется болезнь Вашего друга. Я ответил тогда категорично, и нисколько не покривил душой. С тех пор я много раз просмотрел историю болезни и не могу не сказать, что прямых оснований ставить под сомнение прежний диагноз у меня нет и сегодня. Тот факт, что Ваш друг смог вести записи, вовсе не исключает амнезии. Что этот факт исключает, так это наличие в его болезни некоторых нарушений, в которых все мы были уверены.

Считаю своим долгом поделиться с Вами соображением, что речь может идти, как бы то ни было, об ошибке. В случаях с амнезией (как Вы наверное знаете, современная медицина вынуждена считать амнезию теоретически несуществующей болезнью) каждый уважающий себя врач в сотый раз вынужден задаваться вопросом, всё ли он сделал, чтобы помочь больному, а тем более при таком трагичном повороте в судьбе человека. Конечно, нужно отдавать себе отчет, что люди со здоровой психикой, или, уместнее было бы сказать, душевно здоровые, не идут на такие поступки. Я имею в виду добровольное желание попасть в руки врачей-психиатров…»

Я обратился к московским знакомым с просьбой прислать мне учебник по стенографии. Наука оказалась не такой уж непосильной, как это может показаться на первый взгляд. Уже через пару дней мне удалось расшифровать в «каракулях» несколько слов, и одно это сполна подтверждало мои догадки. А за три последующих недели я настолько хорошо освоил дело, что начал разбирать страницу за страницей.

Расшифровка согласных не представляла собой большого труда, если, конечно, не иметь в виду специальные сокращения. Но разобраться в гласных оказалось чрезвычайно кропотливым делом. Создатели скорописи, по-видимому, не гнушались заимствованиями из иврита, поскольку один из ее главных принципов заключается в том, что гласные в письме опускаются, а если и фиксируются (в редких, выборочных словах), то с одной-единственной целью — чтобы их невозможно было спутать с близкими по написанию. Вполне понятно, что лишь за счет упразднения гласных скорость письма может увеличиться как минимум вдвое. На практике это осуществляется посредством каллиграфической техники соединения согласных между собой, аналогично тому, как в иврите для этого используются дополнительные значки, так называемые «огласовки»…

Если завитушка последующей согласной слегка приподнята по отношению к предыдущей, то перед нами гласная «у». Если тот же самый штрих приопущен книзу строки — то это гласная «о» или «ь». Завитушка может отстоять от предыдущей или, наоборот, примыкать к другой завитушке-согласной вплотную, и так далее. Беда в том, что у каждого пишущего свой почерк. Уровень штриха у всех варьирует по-разному, а поэтому, если не имеешь достаточного опыта, бывает нелегко определить, какой уровень в почерке следует считать за нулевой.