Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Я только об этом и думаю, Мари… Только об этом.

— Тогда… Что тебе стоит?

Петр медлил.

— Если бы я узнала обо всём тогда, когда вы с Арсеном договаривались… то всего этого бы не произошло, — добавила Мари с колебанием. — Я тебя очень прошу, умоляю тебя, оставь ее! Оставь всю эту историю! Пусть кто-то другой защищает твоего легионера!

— Бросить Леона? Но он же загнется, погибнет… Я не могу этого сделать, Мари… Это невозможно, — с твердостью сказал Петр. — Моя единственная цель — сделать всех, кто пострадал, как можно менее несчастными. И Луизу, и этого дурня… Пусть даже ценой моих отношений с ней. Я готов к этому…

— Тогда… Тогда не знаю, что будет… Зачем столько крайностей? Зачем столько несчастья? Зачем всё это?..

Уставив на нее непроницаемый взгляд, Петр молчал и, казалось, только теперь вникал в смысл сказанного. Это заставляло его реагировать немедленно и явно бессознательно: он пытался найти словам Мари какое-то оправдание или опровержение.

— Луиза придерживается того же мнения? — спросил он.

— Да какое у нее может быть мнение? Ты хоть понимаешь, что она могла оказаться твоей дочерью?.. От любви ко всему русскому ты… ты готов спать с родственницами, — добавила Мари не своим голосом. — Я читала, что так бываете… в природе. Она так защищается от вырождения…

— Что в ней русского? — спросил Петр.

— Лично я ничего не вижу.

— Какое страшное обвинение…

На процедуру сверки показаний, назначенную у судебного следователя на одиннадцать утра, Петр приехал с десятиминутным опозданием. К кабинету судебного следователя он поднялся не на лифте, а по лестнице. Когда же он вошел на этаж, когда оказался в коридоре, в конце прохода, заканчивающегося окнами, он увидел Мари с дочерью.

Заметив его, обе поднялись и выжидающе смотрели в его сторону. Мари что-то комкала в руках. Луиза, в черной, несколько траурной паре, с аккуратной, новой прической, сплела руки перед собой и следила за ним каким-то незнакомым взглядом. Арсена рядом не было.

В тот же миг к Мари приблизилась женщина. Петр не сразу узнал в ней Эстель Бланш, их адвоката, с которой он был знаком лишь вскользь, лицо ее припоминалось с трудом.

Адвокат стала что-то быстро обеим объяснять. И мать и дочь слушали ее, уронив глаза в пол. Петру показалось, что Луиза сделала попытку отойти от них, но ее удержали.

Отсутствие Брэйзиера — вот это было неожиданностью. Приготовившись к худшему, настроив себя на решительные действия, Петр в долю секунды осознал, что ему дарован новый непредвиденный шанс повлиять на Луизу, которым он не может не воспользоваться. Понимал он и то, что этим шансом он обязан Мари и никому другому.

Петр направился к Брэйзиерам. Но дорогу ему почти преградила распахнувшаяся дверь. В коридор вышел следователь Берже с двумя незнакомцами. Увидев его, Берже сунул одному из мужчин папку и приятельским тоном проговорил:

— Что же вы всех задерживаете?

— Прошу прощения, так получилось, — сказал Петр, остановившись перед дверью и через плечо следователя глядя на Брэйзиеров.

— Тогда начнем. Прошу… — Следователь с официальным видом показал к себе в кабинет. — Прошу вас, проходите! — позвал он всех.

Эстель Бланш и Брэйзиеры приблизились.

— Вы, пожалуйста, подождите здесь, — остановил Берже Мари Брэйзиер. — Мы ненадолго.

— Как же так? Я не понимаю… — засуетилась та.

— Прошу, прошу, — поторопил Берже и вошел в кабинет первым.

Эстель Бланш, жестом дав Мари понять, что лучше подчиниться и положиться на нее, сделала шаг вперед, чтобы провести Луизу за следователем в комнату, но Петр преступил им дорогу.

— Здравствуй, Луиза, — сказал он.

Луиза перебегала испуганным взглядом по лицам.

Чтобы отгородиться от следователя, Петр наполовину прикрыл за ним дверь и мягко добавил:

— Вот видишь, до чего мы докатились. Ты мне поможешь? Обещаешь?

Луиза покорно мотнула головой.

— Ну вот… Так будет лучше.

Со странным выражением на лице, отрицательно качая головой, Петр распахнул дверь, предлагая Эстель Бланш, так и не проронившей ни слова, и Луизе войти первыми.

Берже рассадил присутствующих по местам, обвел всех строгим озабоченным взглядом, сделал короткое вступление, а затем, когда ввели Мольтаверна, когда подследственного усадили на отдельный стул, когда Берже опять принялся для протокола что-то объяснять, Петр больше не смел поднять на Луизу глаз. В присутствии Мольтаверна это оказалось для него непосильным.

Обняв себя за локти, Мольтаверн сидел в развязной позе, но при этом не отрывал глаз от пола, корчил каменную гримасу — одну из своих худших гримас. И не успел он произнести ни слова, как Петру стало ясно, что всё будет провалено.