Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

В те же дни он вновь встретился с судебным следователем Берже, но уже в качестве полноправного защитника Мольтаверна. По долгу службы Берже имел представления куда более ясные, чем все остальные, о том, чем была вызвана смена адвокатов и суета вокруг обвиняемого. Берже был в курсе того, какие отношения связывали Вертягина с потерпевшей. Знал Берже и то, что в своем рвении Вертягин руководствовался скорее запутанными и очень личными мотивами. Успев составить себе более или менее ясное представление о намеченной линии защиты, которой Вертягин собирался придерживаться — оспаривать всё в корне, — Берже понимал, что использовать факт его отношений с племянницей в интересах следствия невозможно. Если бы и пришлось оглашать всю подноготную на суде, в глазах присяжных такой факт мог лишь придать защите Вертягина еще большую убедительность, и не важно, что адвокат оказывался в странной роли: если человек, косвенно пострадавший или связанный с пострадавшим близкими отношениями, пытается помочь обвиняемому смыть с себя тяжкое обвинение, то как же могли настаивать на этом обвинении люди посторонние, не имеющие полного представления о случившемся?

Впрочем, важно было даже не это. Позиции, занимаемые Вертягиным, порождали в Берже некоторые сомнения насчет самой сути обвинения, выдвигаемого следствием. Поначалу дело казалось не стоящим выеденного яйца. Единственное, что могло настораживать, это легкость, с которой обвиняемый пошел на признания. Просто так подобных признаний не делает никто. И если бы обвиняемый не считался рецидивистом, Берже дал бы своим сомнениям полный ход. Стараясь лишний раз перестраховаться, Берже решил сразу же привлечь к делу адвоката. И он как в воду смотрел. Едва лишь Вертягин был приобщен к делу, как обвиняемый сразу изменил свои позиции, начал думать о своих интересах…

Расследование продвигалось быстро не столько из-за отсутствия каких-либо препятствий для следствия или в силу особого рвения, проявляемого следственными органами и самим Берже. Особого рвения Берже как раз не проявлял, он скорее шел на поводу у Вертягина, который просил не затягивать следственные процедуры и не превращать расследование в «детективный фарс». Расследование продвигалось быстро по причинам скорее административным. Как бы то ни было, Петр не ожидал, что очная ставка, на которой обе стороны, Мольтаверн и Луиза, рано или поздно должны были встретиться для сопоставления показаний, будет назначена в столь короткие сроки.

Это означало, что Луиза приедет в Париж и что конспиративные меры ее отца не смогут помешать встрече с ней. Однако не могла же встреча состояться у следователя в кабинете. От одной мысли об этом на душе у Петра леденело. Стоило Брэйзиеру проявить последовательность в своем намерении положить конец их отношениям, и можно было не сомневаться, что первым делом он позаботится о том, чтобы между ними не получилось контакта до визита к Берже.

Петр понимал, что Брэйзиеру, скорее всего, уже известно, что он взял на себя защиту легионера. В таком случае ответных мер с его стороны было не миновать. В то же время Петр сознавал, что допустил два серьезных просчета. Первый — о нем говорила Шарлотта Вельмонт — заключался в неимоверной запутанности его собственного положения, и это лишало его необходимой свободы действий, связывало его по рукам и ногам. Второй просчет заключался в том, что он делал какую-то ставку на Луизу, тешил себя уверенностью, что ему удастся оказать на нее влияние.

В своей полной уверенности, что при первой же встрече с глазу на глаз он сможет убедить ее, что он разуверит ее во всем и заставит поступить именно так, как это нужно ему, он не учел того, что им, возможно, вообще не удастся встретиться до решающей минуты.

Этот план и трещал сегодня по швам. Другого же у него пока не было.

Через американца МакКлоуза Петру удалось узнать новый номер телефона на Нотр-Дам-де-Шам. Но сколько Петр ни звонил по этому номеру, трубку никто не брал.

Он продолжал звонить в Тулон. Личный телефон Брэйзиера стоял на автоответчике. Но и в конторе, даже если ему удавалось дозваниваясь секретарше, он не мог добиться большего. Секретарше запретили сообщать о местонахождении семейства. Петр не переставал посылать Брэйзиеру факсы — с просьбами, с требованиями, с угрозами. И всё безрезультатно…

Петр едва не опрокинул телефонный аппарат на пол, когда накануне назначенной у следователя очной ставки, на которой Луиза не могла не присутствовать, — вопреки некоторым его надеждам затянуть сроки, дата была всё же назначена, — поздно вечером на Нотр-Дам-де-Шам внезапно сняли трубку. Женский голос звучал незнакомый.

— Передайте, пожалуйста, трубку Луизе Брэйзиер, — попросил Петр.

— Это я, Петр… Мари.

— Мари… Ты здесь?

— Как твои дела? — будничным тоном спросила Мари Брэйзиер.

— Мои дела?.. Что всё это значит, Мари? Или вы все спятили? Ты можешь мне объяснить, где Луиза?

— Дома.

— Где дома?

— Здесь.

— Вот что… Передай-ка ей трубку, — потребовал Петр.

— Я бы хотела с тобой поговорить, — произнесла Мари с колебанием.