– Спасибо, – говорит она, прежде чем отвести глаза. – Серьезно, Байр. Спасибо. Я уверена, что последнее, чего ты хочешь, – это помогать мне, наводить порядок в моей жизни.
Какое-то время он не отвечает, но, наконец, делает долгий выдох.
– Особенность бардака, который творится в твоей жизни, Дафна, в том, что он имеет тенденцию втягивать во всё происходящее всех нас, не оставляя иного выбора.
Он поворачивается, чтобы уйти, но к тому времени, как он доходит до двери, Дафна уже не может сдерживать гнев.
– Особенно приятно слышать это от человека, который позволил бомбе разорваться прямо у меня под боком, – огрызается она.
Байр замирает, и хотя он стоит к ней спиной, она понимает, что ее слова попали в цель.
– Байр, я рассказала тебе правду обо всем, о чем только можно. Возможно, я и сделала много такого, что ты считаешь непростительным, но мы оба знаем, что ты сделал не меньше. Единственная разница в том, что я раскрыла тебе свои секреты, но ты всё еще хранишь множество своих.
Всего на мгновение Дафне кажется, что он развернется, и она почти хочет, чтобы он это сделал. Даже если только для того, чтобы сразиться. Но вместо этого он выходит из ее комнаты и плотно закрывает за собой дверь.
Виоли
Виоли кажется, что ее голова набита дымом и сырой шерстью, но, по крайней мере, она не мертва. О случившемся в спальне Евгении она помнит достаточно, чтобы понимать – тот факт, что она еще жива, это не более чем большая удача.
Также она понимает, что находится не в темнице – по крайней мере, она совсем не так ее себе представляла. Это маленькая комната с дверью и окном, хотя, конечно, окно слишком маленькое, чтобы через него мог пролезть человек. А дверь… Она не пыталась проверить, но не сомневается, что дверь заперта снаружи. Но даже если по счастливой случайности это не так, разницы никакой. Виоли едва может пошевелить конечностями, не говоря уже о том, чтобы встать. Все ее тело словно придавили мешками с песком.
Не похоже, что ее ждет быстрая и мирная смерть. Она задается вопросом, удалось ли ей убить Евгению или вдовствующая королева сейчас лежит где-то в другом места в точно таком же состоянии.
Дверь открывается, и Виоли поднимает голову с тонкой подушки, открывая глаза достаточно широко, чтобы увидеть, как одна фигура проскальзывает внутрь, а вторая задерживается в дверном проеме. Она моргает и, сфокусировавшись, различает Леопольда и Байра.
– Через пять минут придет новая смена охраны, так что поторопись, – говорит Байр Леопольду, прежде чем снова закрыть дверь.
Бросив взгляд в его сторону, Леопольд подходит к Виоли.
– Виоли, ты меня слышишь? – спрашивает он.
– Даже слишком хорошо, – говорит она, умудряясь подвинуться в постели ровно настолько, чтобы немного приподняться. – Могу тебя заверить, что не оглохла.
Он облегченно вздыхает.
– Слава звездам, – бормочет он.
Думая о череде бедствий, которые привели Виоли в это самое место, она не чувствует, что ей есть за что благодарить звезды, но Леопольд прав – она жива.
– Дафна… – начинает она.
– Она мне все рассказала, – говорит он. – Ей не следовало просить тебя об этом.
Виоли смеется, но даже это поднимает в теле волну боли.
– Значит, она рассказала тебе не всё, – говорит она. – Дафна ни о чем меня не просила. Да, она предложила, но решение приняла я сама.
Леопольд хмурится:
– Но почему?
– Она сказала, что, если Евгения умрет, когда вы вернетесь, императрица может заподозрить, что Дафна больше ей не верна. А сейчас лучше всего, чтобы Маргаро продолжала доверять Дафне, – говорит Виоли.
– Я понимаю, но было много других способов, – говорит он. – Тебе следовало поговорить со мной об этом, Виоли. Она же моя мать.
– Вот именно, – отвечает Виоли. Когда он хмурится еще сильнее, она вздыхает: – Ты уже много раз говорил, что ненавидишь ее за то, что она сделала с Софи, и что готов убить ее своими руками.
– Ты думаешь, я преувеличивал? – спрашивает он, качая головой. – Что у меня осталось к ней хоть какое-то сострадание?
– Да, – говорит Виоли. Леопольд открывает рот, но прежде чем он успевает возразить, она продолжает: – Я думаю, что, если бы мы это обсудили, ты сказал бы, что это – твоя ответственность и что ты должен сам ее убить. Но ты никогда бы себе этого не простил.
– Ты думаешь, я настолько слаб? – спрашивает он, делая шаг назад. – Виоли, я знаю, что ты считаешь меня избалованным мальчиком, которого всю жизнь защищали, и за последние несколько недель я снова и снова это доказывал…
– Я вовсе не считаю тебя таким, – перебивает Виоли. – Ну, может быть, я и правда думаю, что тебя всю жизнь от всего защищали, но точно так же и ты считаешь меня какой-то кровожадной убийцей.
Пару секунд он не отвечает.
– Я вовсе так не считаю, – говорит он.
Виоли прикусывает губу.
– Если бы я подождала тебя, обсудила всё с тобой, позволила бы тебе самому лишить ее жизни, то ты бы сделал это, Леопольд. Но ты не убийца. И я не хотела делать тебя им.
Леопольд не отвечает, поэтому Виоли продолжает:
– И, кроме того, она твоя мать. Она мать Гидеона и Рида. Смог бы ты посмотреть им в глаза и сказать, что сделал?
Он морщится.