Звонарь

– Ах, нет! Будем говорить о другом! – прервал он резко, словно охваченный страшной тревогой.

– Почему? – настаивал Борлюйт.

Не объясняя в чем дело, антикварий продолжал, волнуясь все бол мне:

– Это бесполезно… Прошу вас… Годлив не думает больше об этом… Годлив не выйдет замуж… Она хочет остаться со мной… Дождитесь, по крайней мире, моей смерти…

Лицо Ван Гуля выражало тревогу и бесконечную скорбь.

Совсем теряя голову, он стал жаловаться, изливать свое горе:

– Это должно было случиться! Это было неизбежно! Любовь заразительна, хотя моя славная Годлив искусно скрывала свою тайну. Только я знал о ней. Из ее слов я узнал больше, чем знала она сама. Мы все говорим друг другу. Но она отреклась… Она забыла о своей любви, чтоб остаться со мной, не покидать меня, одинокого старика, не быть виновницей моей смерти… потому что я умру, если она уйдет от меня. И вот теперь вы ее тоже любите. Что со мной будет? Я останусь один. Нет-нет, не отнимайте у меня Годлив!

Старый антикварий умолял, сложив руки. Его приводила в ужас угрожавшая ему опасность. Он повторял без конца имя Годлив, как скупой сумму денег, которую у него хотят взять.

Борлюйт был поражен этим открытием и силой отцовской любви, выражавшейся в раздирающих душу криках, со страстной нежностью. Слова Ван Гуля лились, как струи прорвавшегося источника. Он был охвачен таким отчаяньем, что Борлюйт не мог прервать его и сказать, что он ошибался.

Когда Ван Гуль приостановился, он сказал поспешно:

– Но ведь я люблю Барб! Я прошу вас отдать мне Барб!

Почувствовав себя избавленным от опасности, которая, как он думал, угрожала ему, Ван Гуль бросился к Жорису и обнял его. Он плакал и смеялся в одно время. Он склонил голову к плечу своего друга, словно счастье его было чересчур велико и подавляло его, как тяжелое бремя. Он, не переставая, повторял одни и те же слова голосом лунатика:

– О, да… да! не Годлив… не Годлив…

Он немного пришел в себя. Значит, дело шло о Барб. Какое счастье! Понятно, он согласен, он с радостью отдаст ее.

– Пусть она сделает вас счастливым! Вы заслуживаете счастья. Как я мог это предвидеть?

Ван Гуль задумался и снова повернулся к Борлюйту.

– Значит, вы не знали? – спросил он, словно все еще не веря словам Борлюйта. – Вы не догадывались, что Годлив любила вас в прошлом году… Она так страдала, бедняжка! Она пожертвовала собой ради меня. Теперь это кончено. Но любит ли вас Барб, говорила она вам об этом?

Борлюйт ответил утвердительно.

Старый антикварий был удивлен. Как могло случиться, что обе сестры, одна за другой, были влюблены в Борлюйта?.. Впрочем, это естественно. Они мало видели мужчин, живя замкнутой жизнью девушек без матери. Борлюйт привлекал их: он пользовался успехом, перед ним открывалась блестящая карьера, его имя было популярным. Но к счастью, все кончилось хорошо. Он влюбился в Барб и женится на ней. Ван Гуль немножко омрачился: не сделает ли она несчастным этого благородного Борлюйта, которого он уже любил, как собственного сына… У нее был капризный, раздражительный характер. Она была комком нервов, и во время припадков ее мысли и чувства затемнялись. Ван Гуль недолго об этом думал. «Любовь и возраст исправят ее», – заключил он. Он сиял от счастья при мысли, что Годлив останется с ним. Она стала ему еще дороже, словно она не рассталась с ним только благодаря чуду.

– Никогда не говорите об этом Годлив, – сказал он, – тем более Барб. Пусть это умрет между нами! Как если б я ничего не говорил вам, как если б этого не было…

Борлюйт не был взволнован этим открытием. Все молодые девушки всегда увлекаются. Они забавляются глиняными слепками счастья, в ожидании великой статуи любви, верность которой они сохраняют до дня смерти. Кроме того, он всецело принадлежал Барб. Он чувствовал себя связанным с ней. Из легкого поцелуя вырос долг всей жизни. Ему казалось, что этот поцелуй, длившийся не дольше минуты, слил их в одно существо.

Он был счастлив своей любовью. Чары Барб были всесильными. Как она была красива и соблазнительна! Его преследовал пьянящий аромат ее созревшего тела, свежесть ее губ, которых он коснулся, подобная соку плода. Он жаждал снова целовать их, снова владеть ими.

Теперь он мог выяснить самому себе все пережитое им.

Он любил Барб – только Барб – в то время, когда непонятные чары влекли его на «понедельники» Ван Гуля, в течение скучной серой недели мысль об этих «понедельниках» пленяла его, как ожидание лунного света. Он все понял после признания Ван Гуля. Он никогда не любил Год-лив. Но она любила его, и он испытывал волнение, потому что любовь сообщается и немножко заражает. Он находился между двумя токами, влиявшими на него. Но как только Годлив отреклась от своей любви, он получил возможность владеть собой. Тогда он избрал Барб. Он ее любил! Он наслаждался созерцанием ее, рукопожатиями, являющимися легким намеком на обладание.

Брак должен был совершиться в скором времени.

Жорис часто посещал дом антиквария. Барб сияла от радости.