Звонарь

Дело шло о давно уже возникшем проекте «Брюгге – Морской порт». Он показался вначале нелепым, когда Фаразин первый изложил его на одном из «понедельников» старого антиквария. Мало-помалу этот проект окреп и созрел, благодаря настойчивому усердию партизан, ежедневной пропаганде. Фаразин употребил его, как средство для достижения блестящей карьеры. Он преуспевал в суде, потому что этот проект сблизил его с политиками и деловыми людьми. Он внушал им уважение своей позой ревностного гражданина. Обладая способностью звучно и красиво разглагольствовать, он, по-прежнему употребляя суровый фламандский язык, при всяком удобном случае говорил о Брюгге, городе коммерческом и торговом, нуждавшемся в возрождении при посредстве канала и бассейнов, наполненных судами. Брюггские сундуки наполнятся золотом. Эта перспектива не могла не нравиться, хотя поселение все еще было сонным, отвыкшим от необходимости делать какие-либо усилия. Жители слушали, как ребенок слушает сказку: это его мало развлекает, его клонит ко сну.

Борлюйт не виделся с Фаразином после того дня, когда последний получил отказ Годлив. После этого Фаразин был сильно раздражен, злобствовал даже против Борлюйта, считая его тоже виновным в своей неудаче. С тех пор, когда они встречались, Фаразин его избегал и отвертывался. Жорис узнал, что он враждебно отзывался о нем. Их отчуждение еще больше усилилось благодаря проекту «Брюгге – Морской Порт». Борлюйт отнесся к нему с негодованием, как к кощунству. Он понимал, что, если проект будет утвержден и порт создан, красота города погибнет. Разрушат великолепные дома, старинные кварталы. Город пересекут широкими улицами, изрежут рельсами, придадут ему безобразную внешность современного торгового города.

Неужели Брюгге отречется от самого себя?

Надлежало сопротивляться. Борлюйт пользовался большой популярностью среди членов братства стрелков святого Себастьяна с тех пор, как его наградили званием старшины. Он стал ходить туда чаще, встречался со стрелками, мирными горожанами. Они вели спокойный образ жизни и не были склонны вступить на путь приключений. Он разъяснил им преступность и нелепость мысли вернуть утраченное благосостояние и ради сомнительного результата пожертвовать красотой Брюгге, уже начинавшей пользоваться известностью во всем мире.

Кроме того, он пустил в ход аргумент, заставивший стрелков враждебно отнестись к проекту «Брюгге – Морской порт». Ведь и дому братства тоже грозила опасность. Если судить по планам, уже составленным, бассейны будут вырыты именно на этом месте, где теперь возвышаются живописные стены, мельницы в голландском стиле и здание гильдии с башенкой XVI века. Исчезнет знаменитая башенка, стройная и розовая, как девственница, бывшая покровительницей братства в течение веков. Она упадет, убитая заступами. Это варварство будет аналогично варварству солдат, убивших святую Урсулу и ее подруг. Столетняя башенка будет окровавлена, покрыта ранами.

Кроме того, Борлюйт помещал статьи в одной из газет, содействием которой он заручился. Он вел атаку с неослабевавшим жаром. Здесь результаты были ничтожны: пресса не имела никакого влияния ни на общественное мнение, ни на соображения властей.

Проект «Брюгге – Морской порт», как и все проекты, созревал в тени, в тесных кружках, на аудиенциях у важных чиновников, на заседаниях комиссий. Инженеры были в заговоре с финансистами и политиками. Фаразин был душой этих комбинаций. В его руках сходились все нити. Была основана лига, ставшая центром пропаганды. Из нее на этот раз была изгнана партийность. Президентом был избран один из городских старост, Фаразин был назначен секретарем. Была организована борьба посредством петиций. Жители, беспечные и чрезмерно боязливые, все подписали. Затем были посланы делегации к министрам. Министры обещали помощь государства, выдачу части необходимых миллионов.

Вмешалась вся политическая машина, чудовищный механизм, со скрытыми пружинами, бесконечными приводными ремнями, могучим маховым колесом.

Борлюйт чувствовал, что эта машина настигнет красоту Брюгге и, уверяя, что коснется ее слегка, раздробит ее железными зубами.

Борлюйт приходил в отчаянье, усиливал свое рвение. Он даже сам немножко удивлялся своему воинственному настроению. Каким образом он, влюбленный в молчание, прошлое и мечту, очутился в боевой позе, вооружился едкими, вызывающими словами, гремел ими, словно призывал к оружию? Но не защищал ли он свою мечту? На этот раз мечта его слилась с деятельностью, с безумно возбуждающей деятельностью, направленной не против врага или соперника, но против толпы.

Толпа была единодушна, благодаря или невежественности, или беспечности. Он был один. Не сражаются ли так все великие люди! Им нужно восторжествовать над толпой, сначала отрекающейся от них. В данном случае нужно было заставить ее преклониться перед красотой Брюгге. Но как? Как победить толпу? Переходить от одного к другому и раскрывать своими руками слепые глаза?

Разменянные победы.