В последний раз, явились уже совсем какие-то татуированные рецидивисты.
Безоружному, мне, было больно видеть, как страдает моя мать — бывшая учительница.
Мать, с большим трудом, передвигалась по хате и слабо видела.
После попытки фальсификации уголовного дела и поражения «Оранжевой» революции (я был непосредственным ее участником), после появления татуированных гопников, я — бросив около пятнадцати соток элитного сорта клубники, — отправился «в бега».
Одну из последних ночей, опасаясь очередного нападения бандитов, мне пришлось ночевать у своего братца. Он превратил это в ночь торжества своих идей. Мне сильному, патриотически настроенному, гражданину своей страны, давно привыкшему жить трудами рук своих на своем клочке земли, пришлось покидать милые приделы своей малой родины. Лицо брата выражало определенную степень внутреннего блаженства: он надавал мне изрядное количество «умных» дельных советов: как подобало себя вести.
…Целый год, я провел на стройке в Тюмени, после чего отправился в Киев…
2
Вернулся я в это село только через семь лет, чтоб похоронить мать.
Мать умерла в 2011 году, в июле месяце, при избранном в президенты гражданине Януковиче, — откровенном российском шпионе, — призванном обеспечить «поглощение» Украины, Российской федерацией, по проекту: «Таможенный союз».
В селе, активизировались действия пророссийской агентуры. Кое-где, в щелях заборов, провокационно торчали голубые флажки победителей — агентов российского влияния, прятавшихся под вывеской «Партии регионов». В захвате власти, чувствовалась особая заслуга местного мафиозного сексота Бар…ва. Дон Карлеоне, примерно, «муштровал» свою агентуру.
Мы добирались из Конотопа на такси, с племянником Женей. Доставили, в багажнике, продукты на похороны.
Во дворе брата всеми делами «заправляла» двоюродная сестра, Мона (детское прозвище), которой помогала супруга заигранного киевского сексота. Это была настоящая вражеская спайка, в которой нетрудно было подметить неприятный подвох: вроде бы, кроме этих, некому было управиться.
Киевский сексот, преподаватель «Политехники», и его побратим (инженер из какого-то военного завода), сын которого, прислуживался режиму диктором Першого украинского канала, одновременно поселились в заброшенном селе. Они синхронно приобретали, в начале 90-х, по бунгало, потом, по мере возрастания возможностей, планомерно расширяли свои владения. Скоро, оба хозяйства, как раковая опухоль, покрыли почти весь сельский Выгон. Физиономия диктора Т., — уже давно не помещалась на лобовом стекле автомобиля, не то на телеэкране. Бродили упорные слухи, что в диктора возникли серьезные проблемы на телевидении из-за сильно раскормленной репы.
Обратно пришлось выбираться в маршрутном автобусе, в обществе каких-то подозрительных чернобыльцев и колхозных лодырей. Обычных сельских алкашей.
Сборище спившегося отребья выглядело, словно «экипаж машины боевой», или «подводной лодки в степях Украины». Украинские ватники, представляли собою, набор определенных функций, отслужившего государственного механизма, рухнувшего в историческое небытие — Советского Союза.
Это они составляют «общество», от имени которого местный клан, управляет земельными угодьями, — поделив их на паи, — сдавая в аренду каким-то сельскохозяйственным структурам. В случае восстановления военной экономики: земля, — подсказывает мне интуиция, — снова вернется в колхозы.
Я с трудом представляю, как мне удавалось прожить в этом бедламе больше десяти лет, и не превратиться в интеллектуального инвалида. Хату, наполовину уже, уничтожил шашель. В моей памяти, остались жить, обширные клубничные грядки, и отцовский сад…
Приученные находиться в стаде «жыты, як уси людэ», — зомбированное население, — «вросло» в единственно возможную форму выживания: существу, за его лояльность и проявляемое малодушное, соучастие в преступлениях во время выборов, гарантировалось покровительство местного альфа-секота.
…В автобусе, как обычно, много шума из ничего.
«— Табачник знае свое дило. Правэльно робыть, шо нэкого нэ слухайе». — Лестные оценки, касаются работы министра образования. Это предполагает, что в салоне появилась сноха местного «дона Карлеоне», вместе со своей взрослой дочерью. Они разместились на сидении где-то сбоку, и чуть позади меня. На этом доне, — альфа-сексоте, — точнее уже на его снохе, — держится сельское «образование», в котором она занимает доминирующее положение. Я-то, грешным делом, подумал, что разговор заведен о Табачнике, лишь потому, что недавно выбросил в Интернет статью об этом рафинированном министре-украинофобе? Заставляю себя не обращать больше внимания на эту мышиную возню. Все, в этих головожопых, подчинено единственному закону — выживания в условиях патерналистского одичания. Лесть, приравнивается к щедрому подношению, как средство оплаты за свое земное существование.
Дальше, меня занимают лишь пейзажи, милой сердцу, малой родины.