Кошка оказалась знатным трололо: она не боялась ни людей, ни улицы, никакой конкретной цели побега не имела и просто получала удовольствие от погони.
Во время коротких перебежек (цепочкой «кошка-я-бабуля») животное успевало погрызть травку, станцевать на песке всем телом и поорать из-под машин (на кошачьем — «Фигушки!»).
Ловить нужно было по-любому.
«Без сильного финала эта история не сможет лечь в основу текста», — думалось мне.
Когда я вляпываюсь в такие истории, я осознаю их конечность, композиционная финальная точка мною заранее чувствуется — это всё писательство, будь оно ладно всегда. Иначе зачем все это, верно?
Кошка обманута. Кошка настигнута. Кошка схвачена. (Ибо ты трололо, но я трололее.)
Бабуля во время передачи животного из рук в руки успела сообщить мне, что живёт одна и гоняется за тварью божьей уже давно. И ещё сказала, что будет до конца жизни помнить меня.
Эта фраза такая душевная, правда? Хоть и не правдивая.
А может, ей недолго осталось — тогда всё честно.
Но пусть лучше живёт подольше, и пусть забывает на здоровье.
И кошка пусть оценит домашний уют и никуда не бежит.
ДОМ, КОТОРОГО НЕТ
Пространство вытягивает нас из нор. Чем дольше не выходишь из дома, тем сильнее будет его рывок — за шкирку тебя и наружу.
Две отчаянные девушки, мои приятельницы, махнули из Москвы ко мне в Омск автостопом. Несколько бессонных ночей, подаренная дальнобойщику за помощь бутылка водки, звонки с чужих телефонов — этот путь Наташи и Лизы завершился поздним осенним вечером, я встретила их на своей остановке и накормила горячим ужином.
После ужина Лиза включила, наконец, телефон. Аппарат высветил кучу пропущенных, а затем сразу же зазвонил. Оказалось, что Лизу, несовершеннолетнюю эту Лизу, домашние объявили в розыск. Милиция обещала приехать и засвидетельствовать, что её не удерживают в моей квартире силой.
Пространство уже потянулось ко мне тогда через телефонный динамик.
Приехала милиция. Пространство задышало в домофон, пригласило, попросило вниз. Лиза спустилась к подъезду, в сентябрьскую вечернюю морось. Она набросила мою куртку и схватила мои ключи (чтобы вернуться тихо-тихо). А потом пропала. Вместе с ключами и курткой.
И до утра мы с Наташей размышляли, почему вечер и морось не вернули нам Лизу. А утром отправились на поиски.
Здравствуйте, какой у вас участок, куда приехать?
Здравствуйте, у вас тут девушка такая маленькая, где?
Здравствуйте, как это, не у вас уже? А где искать?
Мы планировали с Наташей и Лизой гулять по городу. А вышли вот такие скитания, тревожные перебежки, переезды, пережидания дождя под крышами — сначала седьмого милицейского участка на улице Северной, затем Центра временной изоляции несовершеннолетних (Лизы не было и там), а потом…
Пространство засмеялось и потащило дальше, потянуло и пешком, и проездом на самый край города. Нам с Наташей было страшно, но мы знали — Лизе, где-то там, страшнее.
В вашем городе есть дома, в которых вы никогда не были. Там ни кафе, ни больниц, ни банков, разумеется, там не живут ваши знакомые, и, конечно же, в них не живете вы. Вы всегда проходите мимо таких домов. Сотни раз проходите мимо этих домов. И таких домов для вас словно нет. Вспомните, к примеру, сколько зданий стоит справа от вашего любимого театра? Какого они цвета? А, вы и в театр не ходите…
Сколько тогда этажей в домах между остановками «ТЦ Омский» и «Госпиталь»? То-то.
Если они не нужны, то их нет.
Пока мы не нужны, нас нет.
Мы ехали с Наташей по полупустому городу на такси, и я иногда выхватывала из пространства что-то знакомое: «смотри, тут я работала, на шестом этаже», «вот моя школа». А между всем этим висела несчитанная бесцветная пустота.
Для меня прежде не существовало района города под именем «Старый Кировск», для меня не было никакой девятой больницы. А потом туда поместили Лизу (из-за того, что в Центре несовершеннолетних не было для неё места), и вдруг возникли из ничего и район, и больница, и стационар-погреб.
Я никогда не была в них, но показалось — бывала.
Красный кирпич, четыре этажа, тёмные влажные коридоры, запах капустного супа… Откуда в этом что-то знакомое для всех нас?
Подобную шутку сыграли со мной многочисленные путешествия.
Образы людей и мест разных городов накопились в голове и начали причудливо смешиваться, ставя меня в странное положение.
Иногда иду по улице и думаю: мне она кажется знакомой потому, что я тут была, или потому, что видела такую же улицу в другом городе? Иногда я поддаюсь обману и сворачиваю за угол, убеждая себя, что знаю нужную дорогу, но оказывается, что дом, за который я завернула, всего лишь похож на дом в подобном же русском городе, и дорожка ведёт в какие-то тартарары.
Иногда я пытаюсь вспомнить, где находятся магазины и банкоматы, станции метро, музеи и храмы, но снова путаю улицы.
Иркутск похож на Омск, Таганрог на Ярославль, Москва маскируется левым боком под Ленинск-Кузнецкий, а сам он — в свете растущей луны — точь-в-точь Уфа.