Звуки выстрелов

– Фирмы «сквозняк». По осени вообще +10 было, пока отопление не дали. А после того праздника от батареи человек тридцать в госпиталь с воспалением легких уехали. А через неделю еще столько же.

– Гасево! Ты первый по-любому загасился!

– Не. Я с теми, что через неделю. Честно думал, что просто простуда.

Тихое похрапывание. Пока я говорил, Малой опять уснул. Москва, с завистью:

– Как он это делает? Ему полтора года как наш год!

– А это не ты ли спал в перископ уткнувшись, вместо того чтобы на цель наводить?

– То по слонячке было. Не в счет!

Иваныч снова достает «Winston». С подчеркнуто трагичным видом протягивает сигарету мне, себе берет последнюю. Опустевшую пачку сминает и выбрасывает. Все очень выразительно. Я в упор смотрю на него и улыбаюсь. Теперь я понимаю, что в его заначках еще как минимум пара пачек нормальных сигарет. Он упрямо делает вид, что не заметил моего выражения лица. В жизни не признается. Он хмурится. Говорит:

– Если бы я мог всечь полковнику. Любому на выбор. Я бы тоже всек командиру твоей учебки.

Москва удивляется:

– Тебе-то что за дело до него?

– Лично? Никакого. Но этот полкан, походу, чистейший армейский мудила. Тройной перегонки. Настолько армейское мудло, что всечь ему это как всечь всей армии целиком. Всему говну, что в ней есть.

Москва метафоры не понял. Думает какое-то время. Мычит:

– А я все – равно ебанашке. Бесит меня. На перевале сам портупею посеял, а мозги мне делал два дня. Искать заставлял уже на других стоянках, как- будто она сама нас догонит. Дебил.

– На то он и ебанашка, – говорю я, бессознательно нащупывая под кителем, на штанах, ту самую портупею. Командир батареи действительно ее просто потерял: оставил лежать на бетонном блоке, ограничивающем дорогу, когда колонна уже тронулась. Вспомнил через час. Психовал. У половины проверил портупеи – не у той половины, в которой был я. Отнял другую портупею у одного из «контрабасов». Дешевую солдатскую «деревяшку», взамен потерянной кожаной. Я сидел рядом и молчал. «Он потерял» и «я нашел», это две совсем разные истории, между собой никак не связанные. Мы же в армии.

Выстрелы обрываются. Тишина. Малой просыпается, поднимется с места.

– Все. Идем.

Вылезает на дорогу.

– Стой, дурак! Подстрелит!

Малой идет дальше, не оборачиваясь. На ходу поправляет два пустых вещмешка на плече.

Десять шагов.

Двадцать…

Мы напряженно следим за ним, высунувшись из-за насыпи.

Ничего не происходит. Тихо.

Выбираемся на дорогу, догоняем его, дальше идем все вместе.

До рощи, в которой мы собираем персики еще пара километров. Рядом с ней же – грядки с помидорами. Остальные поля вокруг или пустые или засажены капустой. Мы бы съели и ее, но она вся покрыта каким-то мелким гнусом, вроде тли. У троих из нас: у меня, Малого и Москвы, по два вещмешка. Когда они будут полными, один останется за спиной, а второй будет висеть спереди, как пузо. У Иваныча один вещмешок и автомат. На всякий случай.

До рощи дошли очень быстро. Молча. Персики выбирали придирчиво – только спелые, без гнили и паразитов. Тут есть из чего выбирать, потому мы за три дня в этих полях зажрались: если персик попадается не вкусный, он тут же выбрасывается. Помидоры собирали все подряд: их очень мало. Съедаются даже зеленые. Пока стояли под Цхинвалом питались сухими пайками французского производства, к полевой кухне никто и не ходил. Их мы тоже нашли на грузинских базах. Когда переехали сюда, под Гори, в первый день был отличный харчо: кто-то из солдат нашел в поле трактор, сел в него покататься и в процессе сбил корову, гулявшую по полю. Трактор перевернулся, сломался. На этом закончились и коровы и развлечения. Нашли несколько ящиков гранат. Распихали их по машинам, но больше тут ловить оказалось нечего. После харчо начался период перловки. На завтрак, на обед и на ужин. Если плеснуть в нее каплю растительного масла – взвод обеспечения дивизиона с радостью делится им с теми, кто делится с ними персиками – и порезать помидор с луком, в качестве салата, то жить можно. На фоне того как тут живут контрактники, не отходящие от своих машин, у нас все совсем неплохо. Нам терять, кроме жизни, нечего, поэтому мы влезаем в истории, влезаем в чужие сады, влезаем в брошенные противником объекты и собираем все, что можно собрать. На единственном построении дивизиона, КД матерился в голос, обзывая нас бандой сомалийских пиратов за то, что одеты все вразнобой: у кого песчанка, у кого чисто натовская форма. Иваныч, со своей разгрузкой поверх майки в этой толпе не выделялся вовсе, хотя выглядит он диковато. Половина стояла в шлемофонах: на построении солдат обязан иметь головной убор, а свои кепки растеряли почти все. КД требовал, чтобы все обратно оделись в ХБ. Все плюнули на этот приказ. Ни один из командиров батарей пальцем не пошевелил, чтобы навести порядок.

Набили вещмешки, направились домой – к машине. Вернулись где-то за час. Ни выстрелов, ни приключений.