— Интересы супругов становятся общими с годами, — заметила я довольно сурово.
— У вас идеализированные представления о браке, миссис Верлен. По-видимому, ваш собственный брак был идеальным?
— Да, — отрезала я. — Да.
И опять почувствовала насмешку.
— Хотел бы я повстречаться с вами до вашего замужества.
— С какой же целью?
— Чтобы понять, насколько он изменил вас. Ведь вы учились музыке, мечтали о славе. О ней мечтают все музыканты. Могу поклясться, сидя за фортепьяно, вы тогда представляли аплодисменты восхищенной публики.
— А вы… Каков ваш жизненный опыт до того?..
Я умолкла, и он закончил фразу за меня:
— … До того, как я сделал роковой выстрел? О, то был путь зависти, злобы, ненависти и прочих осуждаемых всеми чувств.
— Почему вы хотите, чтобы я считала вас злодеем?
— Потому что лучше сказать об этом самому, чем дожидаться, пока это сделают другие… Каролина.
Я отшатнулась от него.
— Ах, я обидел вас. Не следовало называть вас по имени. “Как поживаете, миссис Верлен? Какой сегодня прекрасный день. Кажется, собирается дождь”. Наверное, так я должен говорить с вами. Боже, как скучно. В Австралии мы почти не разговаривали, на это не оставалось времени. Я всегда вспоминал о доме… о том, какой славной могла быть жизнь, если бы Бью был жив. С ним можно было поговорить. Он был остроумен, любил посмеяться и знал, как наслаждаться жизнью. Знаете, зависть — самый смертельный из семи смертных грехов.
— Но ведь все кончилось. Бога ради, почему вы не можете сказать себе, что все кончилось.
— По той же самой причине, по которой и вы не можете забыть своего прошлого. Можете мне ничего не говорить. Вы все время думаете о прошлом, расцвечиваете его яркими красками, и постепенно оно становится для вас идиллическим. Таким вы его видите и будете продолжать видеть. Я же хотя бы пытаюсь видеть вещи такими, какие они есть.
— У вас произошел несчастный случай…
— Послушайте. Думаете, в это бы поверили, будь я другим? Нет, я слишком ясно показал свой скверный характер, неподатливость, угрюмость… эти вспышки раздражительности… Если бы Бью застрелил меня, поверьте, все в один голос согласились бы, что это несчастный случай.
— Вы все еще завидуете ему, — заметила я.
— В самом деле? Видите, как разговоры с вами помогают мне узнать самого себя.
— Было бы замечательно, — сказала я, — если бы вы отвернулись от прошлого. Если бы начали все сначала.
— А вы? — спросил он.
— И я тоже. Я и пытаюсь начать новую самостоятельную жизнь.
— Вы сумеете, — сказал он. И вдруг добавил задумчиво: — Может быть, мы оба сумеем.
Я боялась смотреть ему в глаза, боялась того, что могу увидеть в них. Во что бы то ни стало мне нужно уйти отсюда.
— Спокойной ночи, — сказала я и быстро пошла по траве к дому.
Он двинулся следом, и, когда темная каменная громада замаячила перед нами, я подумала: Эдит там, в роще, со своим возлюбленным, а я здесь с ее мужем.
И еще я подумала, не видел ли нас кто-нибудь вместе.
Как-то, придя в школу, я обнаружила миссис Рендолл в состоянии величайшего негодования. Джереми Браун уехал, и пастор перегружен работой больше обычного. Она решительно не представляла, как он управится и с обучением девочек, и со своими приходскими обязанностями до приезда нового помощника, и хотела, чтобы я передала миссис Линкрофт, что он пока не может проводить занятия в школе.
Я обещала немедленно сообщить все миссис Линкрофт и предложила девочкам вернуться вместе со мной, чтобы пастор мог сразу же возвратиться к своим церковным обязанностям.
— Давать уроки музыки можно и в Ловат-Стейси, — объяснила я. Она несколько смягчилась.
— Зайдите, выпейте стаканчик моей бузинной настойки. Сегодня, наверное, уже не стоит прерывать их занятия, раз уж вы обещали переговорить с миссис Линкрофт, а о будущем мы быстро договоримся.
Я взглянула на часы. До начала моего урока оставалось десять минут.
Миссис Рендолл привела меня в гостиную, открыла кабинет и принесла бутылку с наклейкой, надписанной ее аккуратным почерком.
— Пожалуй, бузинная лучше всего удалась мне в этот раз, — сказала она с удовлетворением. — Хотя и терновая тоже хороша, я думаю, даже лучше этой. Но я решила, что вы предпочтете бузинную.
Я подтвердила, и она разлила настойку по стаканчикам и протянула один мне, говоря при этом, что всегда готовит свои настойки сама, потому что в наше время совершенно нельзя доверять слугам. А пастору иногда так полезно пропустить стаканчик-другой, да она и сама настаивает на этом, особенно когда он страдает грудью.
— Получше всякого лекарства, — произнесла она горделиво, смакуя настойку и присматриваясь, выражаю ли я соответствующее восхищение, что я и не замедлила сделать.
— Да, — резюмировала она удовлетворенно, — мы организуем все по-другому… на какое-то время.
— Вы хотите сказать, что придется нанимать гувернантку?
— Едва ли это необходимо. Теперь гувернантки малоквалифицированы. Миссис Линкрофт была одно время гувернанткой. Думаю, она справится, пока мы тут все устроим.
— Миссис Линкрофт, похоже, умеет делать все.