101 разговор с Игорем Паниным

– Максим, Мария, простите, как вас все же называть?

– В повседневной жизни я мужчиной не прикидываюсь и мужскими именами не называюсь… Так что Мария.

– А почему вы взяли такой псевдоним – Максим Чертанов? И зачем вам вообще понадобился псевдоним?

– С Дмитрием Быковым мы придумали ответ на вопрос, почему женщина берет мужской псевдоним: слово «писатель» похоже на «спасатель», а «писательница» похоже на «плевательница». Если серьезно, то лет 9 тому назад я написала роман (довольно дрянной: придуман он был хорошо, но написан ужасно) от лица мужчины и решила, что правильней будет сделать мужчиной и автора. Я жила в московском районе «Чертаново» – отсюда Чертанов.

– Я понимаю, могут быть разные обстоятельства… Русская литература знала немало подобных мистификаций. Но одно дело, когда писатель надевает маску периодически, и совершенно другое, когда он выпускает книгу за книгой, так и не открывая лица. Вот Дмитрий Быков поведал какие-то фрагменты Вашей биографии – где Вы родились, учились, в каком издании дебютировали. Так, может, пора уже окончательно раскрыться?

– То, что рассказал Быков – тоже часть мистификации. Не вижу ни одной причины, по которой надо было бы ее прекратить. Без мистификаций жить скучно.

– Тот же Дмитрий Быков является вашим соавтором. А зачем вам вообще соавторы? Вы же фантом. Кстати, некоторые считают, что вас не существует на самом деле, что вы клон вездесущего Быкова…

– Если так считают, возможно, так и есть, быть фантомом хорошо… О соавторстве: это увлекательное дело и, если с соавтором есть резонанс, просто счастье. Но возможно, лучше с ним не перебарщивать (я не говорю о постоянных соавторствах, как у Стругацких или Гонкуров). Я сейчас начинаю писать биографию Дюма и прихожу к грустному выводу, что постоянное соавторство ему как самостоятельному автору повредило.

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– Могу только отделаться банальностью: лет через 100 мы все про нынешнее время узнаем.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

– Писатели никогда не были единственными «властителями дум» и теперь не единственные. Но все равно «властители». Сейчас, например, некоторые писатели стали для многих авторитетами и ориентирами в политике. Эта тенденция, думаю, в ближайший год усилится. В то, что читатели совсем переведутся и литература исчезнет, я не верю. Исчезнуть могут читатели бумажных книг, но это вопрос технический.

– Вы пишете биографии выдающихся писателей для серии ЖЗЛ. А себя писателем – в полном смысле этого слова – считаете?

– Наверное, любой, кто пишет и кого издают – профессиональный писатель.

Хороший или плохой, большой или маленький – это другой вопрос.

– Поклонники Хемингуэя не могут Вам простить книгу о нем. Говорят, что Вы все переврали, исказили образ великого прозаика…

– Когда мне предложили писать о нем, у меня была концепция, сильно (почти на 180 градусов) отличавшаяся от того, что получилось в конечном итоге. Так бывает, когда подходишь к объекту, вооружившись не фактами, а субъективными убеждениями. Для читателя это естественно, а вот биограф не только может в ходе работы изменить свои взгляды, но должен сделать это, если факты им противоречат. Горы фактов меня сперва раздавили, а потом заставили переменить концепцию. Подобное, чувствую, будет и с Дюма, я ведь сперва мечтала доказать, что роль соавторов в его работах ничтожна. Писать надо правду, даже если она не очень нравится.