Читаем 151 стихотворение полностью

Вот как живучи, мэм, условные рефлексы

А ведь казалось бы тебе-то что грозит?

Тебя же не за это йоксель-моксель



12


Тристан решил заняться на досуге

кристаллизацией добра и смысла жизни

из некоторых безальтернативных

безалкогольных и безОбразных субстанций

сосредоточенных в коре — не то в подкорке

или в печёнках даже или хуже

того. Ну в общем запер дверь на ключ

Сказал Изольде — Не шурши старуха

А то мол плакало, слышь, новое корыто

Мол кто придёт скажи НЕ ВЕЛЕНО ПУЩАТЬ

Эксперимент, скажи, на всё мол Божья воля

Так и скажи. И углубился в фолианты

метра на три

Три дня воняло как в кулинарии

Потом привыкли, на исходе четверга

вдруг появляется в натуре из землянки

Без головы — несёт её в руках

И голосом идущим из оборванных трахей

и разных там шунтов и шестерёнок

кричит — Юдифь! Вот голова Олигофрена!

Изольда цепенеет как ворона

и каркая во всё Юдифье горло

с куста взмывает прямо в синеву

презрев туман и происки Эола

над морем без конца и без начала



13


Изольде где-то Бог послал в заказе масло

А ей оно солёным показалось

Я нездорова — думает Изольда

С каких это прекрасных островов

Галапагосских там или Антильских

с каких каменноугольных времён

нам завезён обычай этот милый

солёным маслом честь мундира королевы защищать

I have no joy of this contract tonight;

It is too rash, too unadvised, too sudden

Inсredible — добавила она

My bounty is as boundless as the sea,

My love as deep; the more I give to thee,

The more I have; for both are infinite —

И позвонила гневно в колокольчик

рассыпав кудри на подушке кружевной

Вбежал дворецкий, с ним советники и слуги

Всё завертелось — масло унесли

И тут же в установленном порядке

воздали почести Изольде несравненной

по-королевски — в область правой ягодицы

прекрасной как мичуринский аборт апорт

И милосердья влили полстакана

фамильного

гранёного

с гербом



14


Тристан задумал сделать из Изольды человека

о чём поведал ей за шахматной доской

послеобеденную партию затеяв

с женой неопытной любимого монарха

Она сказала неуверенно — ты знаешь

конечно можно было бы рискнуть

Но тут во-первых требуется время

Ну представь

недель хотя бы сорок, да любимый?

Ведь я должна дозреть

Тристан не возражал

как сорок тысяч братьев скандинавских

А во-вторых — Изольда продолжала

Ну вот допустим получился человек

Но ты же знаешь наше окруженье

Дворцовые интриги казни козни клевета

Казна от грабежей не просыхает

Эрцгерцог распустил своих щенков

Большевиков каких-то расплодилось

Голодных и усатых тараканов

Ну как тут человеком быть? Задразнят

Морганатических проблем не оберёшься

А то и хуже — горло перережут

Или того гляди переворот

Ведь ты и сам хотел любимый, помнишь?

Ведь говорил что надоело так скрываться

юлить, что мол не дети, что старик

пожил своё и всё такое, помнишь?

Мол хочется чтоб всё как у людей

Тристан молчал как сорок тысяч братьев

молчали хором

Да и что тут возразишь



15


Скажи-ка дядя — вопрошал Тристан

в минуту отдыха на кожаных сиденьях

столь редкую для высших эшелонов власти

перед камином, чувствуя лодыжкой

густую шерсть невиданных зверей

Дрова неспешно прогорали и беседа

то теплилась, то уходила дымом

по воющей трубе

Скажи-ка дядя Марик

Недаром ведь? А? Дядя? — приставал Тристан

Ну ведь недаром же?

Конечно, мальчик мой

С улыбкой отвечал сорокалетний старец

Конечно же недаром — всё недаром

Да и к чему нам даром

Боже сохрани



16


Скажи-ка дядя — вопрошал Тристан

Что ближе сердцу твоему? Погоня?

Избыточность свирепых наслаждений?

(Алхимия? Охота? Рыболовство?)

Эмпирика во всём её многообразьи

иль Чистый Разум с Критикой его

Иль скажем лицедейство? Арт Нуво?

Иль просто власть в едином-неделимом?

Ты можешь сам назвать иную склонность

не отражённую в предложенной анкете

как видишь совершенно анонимной

не ущемляющей законных интересов

ни граждан ни вассалов ни рабов

Ни королевских разумеется

Эрцгерцог

затеял этот пышный референдум

для оживления междоусобной жизни

Народ устал и жаждет развлечений

он их получит видимо на днях

Всё учтено, тотальный фейерверк в финале

И Вашей Милости отрадное явленье

на фоне обнимающих небес

Вот здесь поставьте сир число и подпись

Благодарю Вас, грог был в самый раз

Пойду сыграю в шахматы с Изольдой

МЕЧ НЕ ЗАБУДЬ

напутствовал король



17


Быть иль не быть? Смириться под ударом

иль дать отпор явленьям негативным?

Сактировать обоих или всё же

решить конфликт парламентским путем?

Да но конфликта нет как такового

как впрочем и парламента — эй там

народ, лакеи, хамы, агентура,

попы, эстеты, люди из толпы,

чины, растратчики, служаки, фраера,

с о р а т н и к и ну кто-нибудь скажите

зачем я двадцать лет пылал кровавой местью

зачем я прятался от самого себя

и череп свой дрессировал устало

сосредоточась на единой цели

Затем чтоб это и н ф о р м а ц и е й назвали

и уместили в три короткие строки?

Сосредоточась на единой цели

отмстить отмстить и насладиться мщеньем

Да отомстил, да насладился

Для чего?

Чтобы теперь из-за какой-то вертихвостки

вдруг стать жлобом и монстром, бросить пить

по пустякам хвататься за топор

и чушь пороть в её гостиных светских

пока она своими длинными ногами

мне наставляет длинные рога

С племянником прилюдно

Смерть обоим

За этот изощренный пир в аду

За это блядство в стиле трёх вокзалов

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия