Читаем 151 стихотворение полностью

Собственноручно выкрошу мозги

Скормлю собакам, утоплю в пруду

Да что там пруд, да им и смерти мало

(неожиданный стук шум и крики за дверью)

Марк! Марк! Ну где ты? Помоги мне! Я упала

Изольда, деточка, о Господи, иду.



18


Смеркалось

Море вдруг освободилось от тумана

И солнце вспыхнуло но тут же отступило

давая тайный знак кто понимает

Пришёл Тристан

и сел смотреть программу ВРЕМЯ

Изольда отвернулась в форме груши

Наушники надень сказала

За стеной

советника гипертрофированный тенор

гундосил арию из оперы старинной

одноимённой

Пахло утюгом

Последний из удобных дней кончался



19


(шепотом)

Тристан, ты спишь? Тристан, ну я же знаю

что притворяешься? Тристан...

Ну что тебе?

Тристан

Ну что?

Скажи мне что-нибудь

НЕ СКАЖУ

Почему?

ТЕБЕ СКАЖЕШЬ

А ТЫ ПОТОМ В СВОИ СТИШКИ ВСТАВИШЬ


1990

вот я живущая иначе…


вот я живущая иначе

чем ты живущий по-другому

чем он живущий по-другому

чем друг живущий но другой

чем жлоб жлобеющий особо

не так как сноб — снобистски в доску

или как сыч — сыча ночами

но по-другому чем с утра

чем раб — он царь но по-другому

чем червь — он Бог но чуть иначе

и видит Бог — но видит всё иначе

как будто и не видит ни хрена

а вот у нас всё по-другому

у нас вот грузди есть — а кузов по-другому

и сила есть — ум по-другому

и по-другому нам товарищи ни-ни

хана товарищи нам будет по-другому

ведь что же это будет — по-другому?

да ведь тогда всё будет ПО-ДРУГОМУ

а как же мы, товарищи, а? как?

вот говорят и мы другие будем

ну это вы другим рассказывайте это

у вас всё скоро будет по-другому

об этом мы потом поговорим

сейчас я ставлю на голосованье

как будем — вместе или по-другому

решайте сами или по-другому

нет, я не Байрон, я, товарищи, другой


1990

Натюрморт


Насыщенный гибким пламенем

цвет кувшина

стекает

на гнутую плоскость стола

Асимметричная бледная рюмка

контрастно приколота

в точке опоры

Движенье всосалось в шерстяное дупло кресла

оставив за его пределами

букетик сброшенных пальцев

над дымящейся тенью ночи

в зеркальной пепельнице

холодной и отчужденной

в лунном свете

электронных часов


1982

Сарра Бернардовна не заходила...


Сарра Бернардовна не заходила?

Нет. Отчего бы. Такая погода

Да уж, признаться. Мы с вами как будто

ещё не знакомы? Да в этом ли дело

Даже сегодня в Страстную неделю

Как им не стыдно — совсем распустились

Что там у вас? Из Немчиновки телекс

Нет в самом деле не заходила?

Что вы пристали послушайте с этой

Разве я сторож или консьержка?

Ну мельтешила какая-то кошка

Может и ваша — шуршала газетой

пяльцы понюхала. Ой посмотрите

чья это ряха по первой программе?

А, это Понтий Пилат, узнаёте?

Ну, а не этот, не генеральный?

Вам дорогая пора бы усилить

курс. Попросите, вам сменят лекарство

Благодарю вас коллега за чуткость

Вы главное сами не спрыгните с курса

Кстати вы знаете где ваша челюсть?

Твою варежку, ну и народец!

К т о инородец? Вы слышали леди?

Здесь оскорбляют. Атас! Иннокентий!

Кстати он кто? — Иннокентий? Кореец

Где же вы были? Я вам звонила

Ставила свечку. Делала сальто

Нет уж, увольте, только не это

Впрочем, о Господи, что-то упало

Вот вам и осень во вкусе народном

Птицы подумав на юг улетели

Дети побили все стёкла в парадном

Сарра Бернардовна не заходила


4-5.90

голод...


ГОЛОД голод страшный голод

голод лютый голод древний

голод старческий хромой

нагоняет настигает

серой пылью застит зренье

чёрной Волгой льётся в ноздри

громоздит мешок на крыше

дохлой кошкой крысой дохлой

или дохлою собакой

будоражит ум и члены

расслабляет иссушает

вещество телесность дух

кровью чахлой лимфой мутной

желчью огненной блевоти-

ной чуть тёплой травит тянет

мышцы тощие крутя

то заплачет как дитя

масло сыр и лук зелёный

с мясом с хлебом с маслом с сыром

со сметаной — жрать давай

дай поесть всосать намяться

стрескать схрумкать схавать слопать

наварить изжарить мелко

накрошить и всё срубать

дай хотя бы половинку

хоть кусочек ломтик дольку

крошку капельку частичку

ну вот столько ну чуть-чуть

голод голод сатанинский

бред антихристов исчадье

мёртвой дьявольской утробы

скрежет каменных зубов

хвост козлиный кость копыто

да смолёная верёвка

хруст и гной из жёлтых дёсен

и слюна и трупный яд

вот он я возьмите съешьте

раскурочьте по науке

растащите по сусекам

сердце почки грудь скелет

налетайте кто вперёд

ляжки крылышки печёнка

шея лёгкие огузок

вот ещё ещё огрызок

уши нос глаза язык

ешьте пробуйте смелее

угощайтесь — это вкусно

это сытно и полезно

натуральный ведь продукт

и почти что не воняет

не даёт отрыжки рвоты

стул не делается жидким

чёрным слизистым кровавым

и не так рябит в глазах

и не так с души воротит

как с ремня да гуталина

не ломает в непогоду

и не снится по ночам

чем помочь тебе приятель

чем сказать тебе спасибо

чем отвлечь чтоб отвернулся

чтоб попасть наверняка

где-то тут была отвёртка

монтировка ключ стамеска

молоток или топорик

да не этот не туристский

а хотя сойдёт и он

сгинь ты днЕвное светило

звёзды реки рыбы птицы

люди львы и куропатки

и рогатые олени

и немые пауки

всё умолкло и остыло

эй луна гаси фонарь

пусто пусто пусто пусто

страшно страшно страшно страшно

холод (пауза) и прах

вы тела вернитесь в воду

в воду облака и камни

души слив в один сосуд

души Цезаря Вакулы

и шакала и пиявки

слив сознание с инстинктом

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия