Читаем 151 стихотворение полностью

возвращая миру горб

пусть сечёт его могила

исправляет и шлифует

правит грань резцом зубилом

раз в сто лет открыв уста

завладев огнём болотным

до зари до безнадёги

в одиноком наслажденьи

замирая и дрожа

холод сон земля душа

что же ты моя старушка

приумолкла у окна

я пишу с натуры кошку

в виде горсточки пшена


25.5.90

дерево Дафны на фотографии в старом квартале...


дерево Дафны на фотографии в старом квартале

выключи волосы бронхи соски капилляры

целуй позвоночник

ночью приди распластайся

на тонкой корой или патиной крытом

трепещущем теле

талой водой омочи

и включи размягченные почки

гипофиз и автоответчик


ты небожитель в статусе беженца —

бомж домогавшийся вежливо веточки лавра

мраморный снег своих мышц

расправляющий мощным подземным движеньем

жаль твоих чресел и слипшихся белых кудрей

и коней одержимых искусственным ржаньем

жил твоих жаль набухающих в горле кувшина

в намокших подушках грозы

и в созвездии Лувра


дерево Дафны идет в темноте

по Тверскому бульвару

верхние чакры срываются к птицам

замерли средние

нижние тянут в себя менструально-грунтовую воду

тише, свой бег задержи, и тише преследовать буду...

не приближайся любимый

не рви о скамейки надежду

и вечнозеленую в ямочках

торсом своим не расшатывай веру


вечнозеленое профнепригодное дерево Дафны

смотрит фригидно

в пустой холодильник с раскрытою дверцей

сердце летает по трубам гудящим

кристалликом бледного кварца

трубы гудят о поруганной родине

перемежая стенанья рекламой

косметики зодчества и голубых ресторанов

изысканной кухни


30-31.3.93

Гимн полистилистике


Полистилистика

это когда средневековый рыцарь в шортах

штурмует винный отдел гастронома № 13

по улице Декабристов

и куртуазно ругаясь роняет на мраморный пол

«Квантовую механику» Ландау и Лифшица


Полистилистика

это когда одна часть платья

из голландского полотна

соединяется с двумя частями из пластилина

а остальные части вообще отсутствуют

или тащатся где-то в хвосте

пока часы бьют и хрипят

а мужики смотрят


Полистилистика

это когда все девушки красивы как буквы

в армянском алфавите Месропа Маштоца

а расколотое яблоко не более других планет

и детские ноты

стоят вверх ногами

как будто на небе легче дышать

и что-то все время жужжит и жужжит

над самым ухом


Полистилистика

это звездная аэробика

наблюдаемая в заднюю дверцу

в разорванном рюкзаке

это закон

космического непостоянства

и простое пижонство

на букву икс


Полистилистика

это когда я хочу петь

а ты хочешь со мной спать

и оба мы хотим жить

вечно


Ведь как все устроено если задуматься

Как все задумано если устроится

Если не нравится

значит не пуговица

Если не крутится

зря не крути

Нет на земле неземного и мнимого

Нет пешехода как щепка румяного

Многие спят в телогрейках и менее

тысячи карт говорят о войне

Только любовь

любопытная бабушка

бегает в гольфах и Федор Михалыч Достоевский

и тот не удержался бы

и выпил рюмку «Киндзмараули»

за здоровье толстого семипалатинского

мальчика на скрипучем велосипеде


В Ленинграде и Самаре 17 — 19

В Вавилоне полночь

На западном фронте без перемен


Секс-пятиминутка



(конструктор для детей преклонного возраста)


Он взял ее через пожарный кран

И через рот посыпался гербарий

Аквариум нутра мерцал и падал в крен

Его рвало обеими ногами

Мело-мело весь уик-энд в Иране


Он взял ее

на весь вагон

Он ел ее органику

и нефть забила бронхи узкие от гона

Он мякоть лопал и хлестал из лона

и в горле у него горела медь

Мело-мело весь месяц из тумана

Он закурил

решив передохнуть


Потом он взял ее через стекло

через систему линз и конденсатор

как поплавок зашелся дрожью сытой

свое гребло

когда он вынимал свое сверло

Мело-мело

Мело


Потом отполз и хрипло крикнул ФАС

И стал смотреть что делают другие

Потом он вспомнил кадр из «Ностальгии»

и снова взял ее уже через дефис

Мело-мело с отвертки на карниз

на брудершафт, как пьяного раба

завертывают на ночь в волчью шкуру

Он долго ковырялся с арматурой

Мело-мело

Он взял ее в гробу


И как простой искусствоиспытатель

он прижимал к желудку костный мозг

превозмогая пафос и кишечный смог

он взял ее уже почти без роз

почти без гордости без позы в полный рост

через анабиоз и выпрямитель


И скрючившись от мерзости от нежности и мата

он вынул душу взяв ее как мог

через Урал, потом закрыл ворота

и трясся до утра от холода и пота

не попадая в дедовский замок

Мело-мело от пасхи до салюта

Шел мокрый снег, стонали бурлаки

И был невыносимо гениталенгениален

его кадык переходящий в голень

как пеликан с реакцией Пирке

не уместившийся в футляры готовален

Мело-мело

Он вышел из пике


Шел мокрый снег, колдобило, смеркалось

Поднялся ветер, харкнули пруды

В печной трубе раскручивался дым

насвистывая оперу дон Фаллос

Мело-мело

Он вышел из воды

сухим как Щорс

И взял ее еще раз

Два тазобедренных сустава…


Два тазобедренных сустава

плывут завёрнуты в газету

по тёмным водам подземелья

столь оживлённого в час пик

Навстречу им в сыром угаре

бредёт подвыбитая челюсть

хромая и какой-то хрящик

за ней усердно семенит

А по бокам из труб и трещин

из несуразностей рельефа

на них глядят без выраженья

предметы милой старины

крючки железочки и цепи

багры напильники и гвозди

иголки щипчики тисочки

ножи кастеты топоры

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия