18

Как он может верить ей? Как он может верить ей, стоящей сейчас со мной в полутемной прихожей? Никто не застрахован от случайной интимности, что же мне делать с любовью в этом мире?

И еще не вполне понимая, что я творю, я наклоняюсь ближе и нежно лижу ее лоб. Один раз, пусть это будет такой поцелуй.

Юля убирает руку и резко откидывает голову назад. Пускай убирается к своему отцу. Он – пожарный, это хорошая профессия для человека, который должен заботиться об этой девочке. Звучит гораздо лучше, чем торговец наркотиками.

– Завари ему шиповник, – бормочу я и отворачиваюсь к двери.

– Я открою, – тонкие пальцы крутят ручку замка. Я шагаю вперед, не оглядываясь и не прощаясь.

Ее кожа на лбу пахла кисло, как смородина. Я думаю о том, что уже никогда не забуду этот странный запах и то, как я лизнул ее.

А еще я думаю, что мне, пожалуй, больше не нужно бывать у Борова.

До тех пор, когда.

Глава 8

Я не выдерживаю к вечеру, когда приходят сумерки и по всему городу ползут пятнистые, как леопарды, тени. Я пытаюсь слушать CD, но все время натыкаюсь на те диски, которые любила Лена. Странно, ведь я тоже мог бы любить эту музыку, но никогда не слушаю ее лишь из-за того, что она будила в моей жене что-то эротическое. Что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. Вы понимаете, о чем я?

Я не включаю свет, валяюсь на диване и уже тридцать минут кручу в руках телефон. С того самого момента, как на город опустились сумерки, и в каждом углу моей комнаты притаилось по леопарду. Я даже не представлял себе, что мне будет так тяжело без нее. Любовь и секс вызывают сильнейшую зависимость – банальная, в общем-то, истина.

За окном ритмично бьется о землю мяч. Наверное, играют в баскетбол. Высокие ребята, никогда не бреющие под мышками и в паху. Мешают ли женщинам волосы, когда они делают минет? Да, наверное. Мне бы мешали.

Я набираю номер. Все-таки я делаю это первый. Я первый сдаюсь, черт, я снова проиграл. Я не знаю, что сказать ей, я вообще не знаю, что мне теперь делать.

– Лена? – снова ошибка, случайный щелчок на линии я воспринимаю за ответ. Я вздрагиваю, словно испугавшись чего-то.

– Лена?

– Да?

– Это я.

Молчание.

– Ты не звонила мне?

– Нет.

– Мне кто-то звонил вчера, а я не ответил, представляешь? И потом все время мучался, думал, что это была ты.

Молчание.

– Что сказал папа?

– Насчет чего?

– Насчет того, что ты ушла.

– Какая разница.

Как мне говорить с ней теперь? Какой тон избрать, какую сказку должна рассказать Шахерезада сегодня ночью, чтобы остаться в живых? В трубке пищит зуммер, отсчитывающий истраченные минуты. Мне насрать на деньги. Во всяком случае, сейчас.

– Лен, здесь осталось все твое. Ты будешь забирать вещи?

– Не сейчас.

Я пытаюсь отгадать, какое у нее сейчас выражение лица. Что она хочет скрыть? Может, мне нужно надавить чуть сильнее, и она начнет кукситься, растает? Вряд ли ей сейчас хорошо.

– Лен, мы можем поговорить начистоту?

– А ты можешь? Ты же не смог. Ты просто не справился, и я ушла.

– Я справлюсь.

– Я не верю. Ты накуривался в эти дни, оставшись один?

– Нет.

– Я тебе не верю. – Она вздыхает. Это первая эмоция, прорвавшаяся через остывающий город. – Мне все равно, Стас. Представляешь? Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть сейчас или как-то помучать. Мне просто стало лучше, когда я перестала пытаться переделать тебя. Все, не желаю в этом больше участвовать, помнишь эту шутку?

Я издаю короткий смешок. Мне хочется включить в комнате свет.

– Я не хочу терять тебя, – говорю я предательски дрожащим голосом. – Может, мне нужна была эта… м-м-м, процедура расставания. Знаешь, в критических ситуациях становишься честен перед собой.

– Я знаю. У меня было критическое состояние. И не однажды.

– Вернись!

Она молчит. За окном стучит мяч. Я слышу каждый вздох больного города. Хочется думать, что где-то рядом море.

– Ты знаешь, что это значит, вернуться? Ты думаешь, мне легко было уйти!? Стас?! Что ты знаешь о женщинах, которые решаются изменить свою жизнь?

– Ничего, – честно говорю я, – ничего я не знаю о женщинах.

– Не знаю, как для тебя, а для меня это выход.

– Для меня это просто конец.

– Да где же ты раньше был! – вдруг взрывается она. – Где ты раньше был со своим дурацким осознанием всего, Стас!?

Я не скажу, где я был. Вряд ли ей это понравится. Вся беда в том, что она почти никогда не знала, где я находился, когда она оставалась одна.

– Ты накуривался, Стас, – вдруг говорит она, – не ври мне, я знаю. Ты же на самом деле очень слабый человек, для тебя наше расставание, наверное, действительно, травма.

– Я брошу это, – на мгновение я верю, что это возможно.

– Не надо, – она говорит очень тихо, и я все плотнее прижимаю трубку к горячему уху. – Больше не надо что-либо делать ради меня. Это… это так ненадежно. Ты пойдешь на какие-то жертвы, искренне захочешь все изменить, а потом честно признаешь свое поражение. Ты умеешь проигрывать так, как надо. Честно проигрывать, но мне-то что с того?

– Ты мне поможешь.

– Я не стану тебе помогать.