18

Нас десять, и сегодня вечером мы пишем свой собственный «Декамерон».

Димедрол – старый байкер, умеющий классно делать ремонт в дорогих хатах. Вадик – нежный мошенник, щедро накуривающий всю компанию. Дуська – ди-джей одной из местных радиостанций, которая срать и ссать хотела на орфоэпические нормы и ударения, но все равно умудряется отлично вести так называемые звонилки или концерты по заявкам, ставя на место самых зарвавшихся и пьяных. У Татьяны Мамонтовой отлично идут дела в одной из фирм, скупающих наше зерно и перепродающих его всяким педерастам, хрен знает куда! За это я ее ненавижу, она высокомерна и умна, она старше меня лет на пятнадцать и любит расплачиваться тысячерублевыми купюрами. Я, между прочим, считаю себя патриотом и как-то нервно реагирую, когда продают Родину.

Об остальных можно не писать. Двуполая молодежь, которая жрет, трахается, молится и умирает перед телевизором. В детстве они любили книжки с картинками и подсматривать в туалетах. Я тоже любил эти дощатые кабины с дырочками от гвоздей. Царапая мальчишечий носик о грубое дерево, вонзаешь расширившийся от волнения зрачок в лохматое отверстие. И сквозь древесные заусенцы, прошлогоднюю паутину и мрак всматриваешься в белесый кусок то ли чьей-то жопы, то ли просто руки.

– Стоп машина! – Кристина неожиданно вскакивает с места и бросается к выключателю. – У меня есть другой свет.

Она включает огромный старый фотографический фонарь, который я вначале принял за мусорное ведро. Кухня становится красной, словно туз червей. Вообще-то каждая стена здесь выкрашена в свой цвет – нежно персиковый, голубой, а одна просто замазана штукатуркой. Мне жаль, что Кристина включила этот фонарь для печати фотографий, и я больше не различаю тонких оттенков.

– Все? – строго спрашивает Димедрол. Он тасует карты. Нас десять, и нам вполне по силам написать свой собственный «Декамерон». Даже тем, кто провел детство в деревянных сортирах, поддрачивая в духоте и стараясь не смотреть в вонючую яму, где суетливо шевелились личинки мух. У каждого есть в запасе хоть одна история о чем бы то ни было. Прошлого никогда не бывает мало.

Димедрол раздает по одной карте. Я немедленно всматриваюсь в масть – она красная, значит я честный житель, которому надо работать, платить налоги, бояться бандитов и, в конце концов, несправедливо сдохнуть от грубого насилия над интеллигентной плотью. Ночь – не мое время суток, ночью я должен спать, а мафиози, обладатели черной масти, будут мочить таких как я одного за одним. Таковы правила, и Димедрол будет следить за тем, чтобы все было честно. Без п…, как говорит младшая из сестер.

– Наступает ночь, – голосом учителя начальных классов объявляет Димедрол, – мирные жители уснули, а мафия проснулась, посмотрела и узнала друг друга.

Я послушно закрываю глаза. Наш город спит. Воздух проникает в легкие и медленно выходит наружу, разгоняя сизый слоистый дым сигарет. Мы, мирные жители, одиноки. Мы прячемся в маленьких ячейках и не подходим к телефону, когда он звонит после десяти вечера. Мы ненавидим телефоны – они делают нас слишком доступными, какими-то уязвимыми для всякой мерзости, что растворена в мире, словно дьявольский угарный газ. Мы не открываем глаза по ночам и не узнаем друг друга. Лишь после смерти на надгробии будет указано – мирный житель. Не мафия.

– Наступил день, и все проснулись, – произносит Димедрол.

Я открываю глаза и щурюсь на красный фонарь, словно действительно успел немного вздремнуть.

– Я думаю, что Кристина – мафия, – сразу же говорит Вадик.

– А я думаю, что это ты мафия! – огрызается Кристина. Она встряхивает обесцвеченными волосами. На ее острых скулах снуют какие-то тени. – Почему ты первый об этом сказал? Я видела, как ты заглянул в свою карту. Заглянул и сразу очканул.

– Я тоже думаю, что Вадик – мафия, – тихо говорю я.

– Ну что, замочим Вадика? – весело спрашивает Дуська. Я внимательно гляжу ей в глаза, а потом еще раз пересчитываю собравшихся за столом женщин. Их больше – это хорошо, я всегда лучше чувствую себя в тех компаниях, где больше женщин. С ними мне безопаснее.

– Погодите, – говорит Мамонтова, – Стас, наверное, сам – мафия. Он поддержал Кристину, так? Они друг друга знают и теперь хотят завалить одного. Мочим Кристину и Стаса. Или Стаса и Кристину.

Восемь голов поворачиваются в мою сторону. Мамонтова меня презирает? Или хочет? Она уже далеко ушла от восемнадцати. Легкий целлюлит на бедрах меня возбуждает, я никогда не целовал такой тонкий и расчетливый рот. Никогда не спал с теми, у кого было бы денег больше, чем у меня. Что испытываешь при этом, кто мне расскажет?