18

– Я завишу от тебя сильнее, чем от наркотиков! – это правда. Любовная абстиненция уже ломает меня. Я сворачиваюсь на диване в клубок, прижимая худые колени к груди. Меня опять мучают мои подозрения.

– Лен…

– Ну, что?

– У тебя есть кто-нибудь? Ты поэтому ушла?

Она медлит с ответом. Я замираю. Сейчас она скажет «да», и я выброшусь из окна. Прямо на баскетбольную площадку.

– Никого нет, – наконец устало произносит она. – Я ушла от тебя, потому что потратила наш с тобой последний кредит. Я пыталась, до последнего, честно, ты разве не чувствовал этого?

– Если ты познакомишься с кем-нибудь, ты скажешь мне об этом? Мы же не чужие люди друг другу?

– Я не знаю, как я поступлю. Помнишь, ты учил меня, что человек не может достоверно предполагать, как он поступит в той или иной ситуации? Что мы всегда врем, когда рассказываем о будущем?

Мне становится легче. Я верю ей.

– Но я хочу, чтобы мы стали чужими, – вдруг упрямо говорит она, – мы сейчас оба оказались в ситуации, в которой никогда не бывали раньше. Я не знаю, что меня ждет дальше, возможно, что так счастлива, как я была с тобой, я уже не буду. Но есть другое знание, Стас, очень важное знание. То, что со мной случится, будет другим. И даже, если это будет боль, то это будет другая боль.

– Хреновы антиномии.

– Что?

– Ничего. Мне не нравится эта ситуация, в которой я не бывал прежде, Лен.

– Мне нужно пожалеть тебя?

– Нет.

Это ложь. Мне это нужно, нужно, НУЖНО!!! Черт, ну пожалейте же меня хоть кто-нибудь, лежащего калачиком на диване, отпускающего на волю сумеречных леопардов. Пожалейте меня, пытающегося вернуть свою любовь.

– Как твое творчество, Стас? – спрашивает она спокойно. Так, как мы говорили раньше. – Это же экзистенциальная ситуация. Развод и все такое. Ты должен радоваться тому опыту, что приобретаешь сейчас.

– Я больше не буду писать. На хер! Тебе это никогда не нравилось.

– Может, теперь понравится, Стас, а?

– Я написал стихотворение, – говорю я угрюмо. – Слушай. Пожалуйста…

Я выпрямляюсь и беру трубку в другую руку. Где-то далеко вдруг зажигается красное окно. Человек, имени которого я никогда не узнаю, должно быть, как и я сейчас, слушает стук мяча и последние крики сумеречных птиц. Я облизываю сухие, треснувшие как старый мрамор губы. Я все помню наизусть.

У зеленого окошка с традесканцией

Некрасивая девочка бредит Францией.

Ледяное стекло ласкают руки,

И несутся гортанные звуки.

Не нужны декабрю запевания голоса

И ничьи стали рыжие волосы.

Приюти, мне страшна ночь постылая,

Дай приют, дай солгу тебе, милая.

Пропою, расскажу, обниму,

А о чем, я и сам не пойму.

Мой очаг – за окном фонари

И в мешке моем – сухари;

Уже год я ношу платье вшивое…

Что ж ты плачешь, лицо некрасивое?

Я солгал, вот душа окаянная!

Мое платье уж год просто рваное.

Сухарей я не ел сотню лет,

У меня и мешка с собой нет.

Просто к дому пришел твоему,

Просто холодно мне одному.

По твоим волосам, несмелая,

Истомилась рука онемелая.

Знаешь, девочка, за твои уста

Я продам тебе своего Христа.

Занавесь же окно с традесканцией,

Расскажи про далекую Францию.

Я читаю последние строки шепотом, стараясь не обращать внимания на сигнал отбоя. Она не стала слушать. Она повесила трубку почти сразу же.

Я выключаю телефон. Мне делается холодно, и я снова сжимаюсь в комок. Про Францию я больше никогда никому не расскажу. И о том, что я сейчас буду делать, – тоже никто не узнает.

Глава 9

Сегодня вечером собирается чудесная компания. Лена отчего-то всегда ненавидела всех этих чудаков. Квартира на седьмом этаже, где хозяйничают две сестры вполне распутного вида. Их родители разбились на машине несколько лет назад. Их принципы, осторожность и расчетливость разбились вместе с родителями. Одна из сестер, младшая, уже успела побывать замужем, родить тощую девочку, оставить ее отцу и развестись. Старшая не такая растыка – она умеет зарабатывать на жизнь и содержит себя и свою сестру. Мы бываем у них, когда собираемся поиграть в мафию. Одно условие – чай, сигареты и анашу нужно приносить с собой.

Мы приносим все, нас – десять человек, просто идеальное число для такой игры. На кухне окна открыты настежь, но ветер чурается нашего общества. Беззвучные всполохи идущей мимо грозы только томят духотой, без дождя, вроде как порножурналы разжигают похоть, но не дают настоящего удовлетворения. Сегодня вечером, впрочем, никто и не собирается трахаться, мы будем играть в бандитов и честных жителей ночного города.

– Пусть Димедрол будет ведущим, – громко объявляет Кристина. Она – старшая.

– Димедрол классно ведет, честно, без п…, – соглашается Тома, та, которая младшая. Они здесь хозяйничают, это их кухня и электрочайник, так что пусть выбирают ведущего по своему вкусу. Мне, по большому счету, все равно, кто будет вести игру и до последнего хранить тайну перемигивающихся мафиози.

Мы садимся за стол. Сестры сидят по правую руку, слева оказывается Вадик.

– Это все ерунда, – успевает он сообщить мне еще в прихожей по поводу Руслана и его джипа. – Ты блеванул совсем немного, просто на пол, никаких ковриков в его тачке нет. Кстати, хочешь нюхнуть перед игрой?