18

Наконец Кристина замирает. Ее пальцы лежат на моей груди, словно снег на листве, готовые соскользнуть, лишь только я пошевелюсь.

Я смотрю на нее, как на возможность, которой не дано было осуществиться. Я не чувствую ни разочарования, ни стыда. Я вообще ничего не чувствую.

– Я бы хотел быть с тобой нежным, – говорю я, – но у меня не получается почему-то.

Крис смотрит в потолок. Одна нога согнута в колене, другая белеет на пыльном покрывале, как одинокая белая дорога. Я пытаюсь положить руку на ее холмик внизу, но она резко сводит бедра и отталкивает меня.

Мы садимся по разные стороны кровати спиной друг к другу.

– Не расстраивайся, – говорит она. – Тебе, наверное, сейчас не до этого.

Кристина надевает майку, я торопливо натягиваю штаны. Мне хочется в туалет, я чувствую, что мой мочевой пузырь переполнен после выпитого пива.

Я поднимаюсь и иду в полутемный коридор, шарю по стене, включаю свет и, встав над унитазом, долго не могу начать мочиться, несмотря на сильное желание.

– Знаешь, ты права, – говорю я ей, когда мы встречаемся на кухне. Крис уже совсем оделась, лишь на лице еще не исчез румянец. – Юность уже ушла, и нет времени для новых людей.

Наверное, мне нужно попрощаться как-то иначе, но я не нахожу таких слов. Вместо этого я чувствую себя героем анекдота, который с искренней иронией мог бы рассказать еще несколько лет назад. Но рано или поздно жизнь загоняет тебя в ловушку, загоняет беззлобно, но беспощадно. Раз и навсегда.

– Сапфир я оставляю себе, – говорит Кристина, – мне он нравится. Ты не против?

– Не против, – говорю я.

Пусть остается. Возможно, я сюда еще вернусь когда-нибудь. Когда у меня не будет проблем с эрекцией и хоть немного спадет эта проклятая жара.

Машинально нажав на кнопку лифта, я обнаруживаю, что он уже работает. Пока я спускаюсь, звонит телефон.

– Да, – говорю я в трубку с опаской.

– Стасик? – Это Вадик, он произносит слова немного сонно, но со своей всегдашней интонацией беззаботного куража, – У тебя есть восемьсот баксов?

– Да, – снова говорю я чуть помедлив, – в чем дело?

– Мы можем купить сегодня вечером то, что ты так давно хотель.

Мое сердце начинает биться сильнее, и на ладонях выступает пот. Кабина резко останавливается, двери с лязгом разъезжаются в стороны.

– Я заеду за тобой в девять, – продолжает Вадик, – и мы отправимся в одно место. Все будет нормально.

Вот тут-то он не прав. Никогда в моей жизни уже ничего не будет нормально.

– Хорошо, – говорю я, – спасибо.

Вадик лишь усмехается в ответ. Я выхожу в солнечный день и щурюсь на свет. На горячем асфальте топчутся жирные голуби. Они утробно курлычут и клюют бесполезный мусор.

Я неожиданно чувствую легкое напряжение внизу. У меня наступает эрекция.

Глава 19

«Девяностые» прошли, теперь другие времена. Не могу сказать точно, в чем разница, но я ее чувствую. Пожалуй, главные моменты нашей жизни теперь будут вершиться в этот странный промежуток годов с нулями.

Мы едем с Вадиком покупать оружие. Я сгреб свои сбережения и сунул их в карман, к чему мне себя теперь готовить, чего еще ждать, для чего копить деньги?

Мы сидим вдвоем на заднем сиденье и молчим, глядя в разные стороны, как плывет вечернее небо с вешалками телевизионных антенн в вышине. Я думаю о том, что каждую секунду мы выбираем свою судьбу, и я вот сейчас выбираю свою.

Такси останавливается где-то на краю города в районе пятиэтажек, одинаковых, как копейки, различающихся лишь потертостью и годом выпуска. На дверях подъезда нет кодового замка, внутри пахнет борщами, кошками, старостью и печалью.

Мы поднимаемся на пятый этаж – Вадик впереди, я за ним, пряча в карманах потеющие ладони.

– Ты лучше молчи, – инструктирует он меня, не оборачиваясь, – я обо всем уже договорился, а вам лучше даже не знакомиться.

– Да, – говорю я, – конечно.

За обыкновенной железной дверью нас встречает худощавый мужик в серых брюках и выцветшей сатиновой рубашке. Это Помидор, вор в законе, как успел объяснить мне Вадик.

Помидор гладко бреет череп, на впалой щеке у него глубокий шрам, бесцветные губы все время будто неопределенно улыбаются, дыхание Помидора несвежее как сыр, долго пролежавший на солнце.

Он подает мне холодную сухую ладонь, а Вадика обнимает, должно быть, они в хороших отношениях.

– Проходите на кухню, – говорит он, – девочки вам сейчас чего-нибудь приготовят.

Мы идем на кухню. Провинциальная тоска – пятидесятикопеечные полиэтиленовые пакетики наклеены на стену над кухонной мойкой… для просушки. Выстиранные и распростертые – я смотрю на них с отвращением, я чувствую, что у меня начинает болеть зуб.

– Мои племяшки, – знакомит нас Помидор с двумя девицами. Совсем молоденькие, черненькая и беленькая, наверное, студентки. Маша и Таня, так их зовут. Они одеты в шортики, длинные ноги с выразительными коленками, облупившийся лак на больших пальцах внизу.

С виду – скромное жилище одинокого пенсионера, то ли больного раком, то ли просто отощавшего, но зато с двумя босоногими наложницами.

Мы рассаживаемся на колченогих табуретах. Девушки приветливо улыбаются нам, у них милые лица, совсем без косметики.