18

Я обрадовано бросаюсь на кухню и сыплю в глиняный чайник сорт зеленого китайского чай, который почему-то называется «Выбор невесты». На столе остался тот же беспорядок, что и несколько часов назад. Даже кратковременное присутствие моей прежней жены ничего не изменило в моем одиноком жилище. Должно быть, она уже не считает этот дом своим.

– У меня новая работа, – говорю я, разливая болезненно зеленую жидкость в маленькие чашки, – я сублимирую.

– Еще не нашел мне замену? – Лена смотрит на меня снизу вверх, прищурившись, сквозь сплетенные ресницы, в голосе ее скрытая тревога.

– Еще нет, – честно отвечаю я. – Я пока не ищу.

Лена делает осторожный маленький глоток. Я вздрагиваю, соприкоснувшись с ней рукавами.

– Я надеюсь на случайное счастье, – говорю я, – я думаю, что вдруг мы снова сможем быть вместе, а я уже сделаю что-то непоправимое.

Она качает головой, ставит чашку на стол и смотрит на свои белые ухоженные руки, безымянные пальцы почти одной длины со средними, ногти без лака, но отполированы до неживого блеска.

– Я с тобой не чувствую счастья, – говорит она, не глядя на меня, – мой страх делает меня несчастной.

Опасная тема, не стоило бы нам ее продолжать. Я обдумываю следующий вопрос, подставляя ноги настойчиво трущимся о них кошкам. Они пожаловали на кухню, услышав знакомое позвякивание посуды.

– Как же ты проводишь время? – говорю я.

– Я много читаю, – Лена морщит лоб, что-то припоминая, – например, романы. Харуки Мураками. Мне нравится.

– Ага. Мураками! – раздраженно говорю я, – романы для взрослых, помогающие поверить, что после кризиса самоидентификации в их жизнь еще может прийти чудо. Тридцать три года Иван-Дурак на печи сидел и на тебе!

Лена пожимает плечами. Она такая близкая, мне так хочется обнять ее. Я встаю и подхожу к окну. Стол и окно – таков мой излюбленный домашний маршрут в последнее время, так я брожу один, пока не ложусь спать.

– А ты считаешь, в нашей жизни уже не будет чуда? – доносится мне вслед.

– В моей не будет, – отвечаю я и добавляю, припоминая недавний разговор, – времени остается все меньше.

– Вот и у меня такое же чувство, – тихо говорит Лена. – Времени все меньше и меньше, мне нужны дети, мне нужно учиться, у меня уже нет времени на выбор поворотов, нужно просто куда-то идти. А ты все крутишься на месте, дурачок!

Лена вдруг всхлипывает. В ее голосе будто злобно забилась большая птица, пытаясь расправить крылья и вылететь к черту из клетки непонимания. Не веря своим ушам, я поворачиваюсь к жене. Она плачет, уткнув лицо в ладони, отставив в сторону чай.

Я подхожу к ней, весь дрожа. Я глажу ее волосы, как много лет назад, когда она впервые спала со мной в старой школе искусств, где работал сторожем мой студенческий друг. На какое-то мгновение все вдруг делается таким, как прежде. Как будто и не было нескольких ссор, ее ухода, безысходных телефонных звонков и проститутки на заднем сиденье. Как будто вообще ничего не было.

Где-то на городских улицах горестно стонут тормозами грузовики, словно огромные животные заблудились среди многоэтажных домов. Я вот тоже совсем запутался и не знаю, как мне вернуться в свою прежнюю жизнь. Возможно, Лена – моя последняя возможность, сейчас она уйдет, и я останусь один в чужой стране.

Она чувствует мои прикосновения, но не пытается отстраниться. Если бы кто-то увидел нас сейчас, он бы принял нас за брата и сестру, такой целомудренный и скорбный у нас вид.

– Оставайся, – говорю я, – я сделаю нам еще чаю или сварю суп, если хочешь.

Лена вытирает слезы и поворачивает ко мне свое безупречное аланское лицо. Глаза у нее покраснели. Может, это из-за того, что она плакала, а может, просто из-за ее новых болотно-зеленых линз. Я хочу вытереть слезу, скользящую по ложбинке у переносицы, но она хватает меня за запястье. Руки у нее холодные, будто у сердечника. Раньше у моей жены не было таких холодных рук.

– Не трогай, – просит она, – я все равно не останусь, не делай больнее самому себе.

Я медленно освобождаюсь от ее хватки.

– Я хочу что-нибудь сделать для тебя, – говорю я, – что мне сделать?

– А что ты сделал для нашего брака? Чего не сделал? Ты пробовал когда-нибудь разобраться в этом?

Она права, я не пробовал. Единственное, на что меня хватило, это систематизировать свои предпочтения и неприязни. Да и то, стоило ли? В зрелом возрасте даже недостатки и пороки становятся тем, без чего не будет человека, надо ли бороться с ними в юности? Жизнь проходит, а мы без конца сражаемся с демонами, сгоняя их то с левого, то с правого плеча.

– Жизнь проходит, – говорю я свои мысли вслух, – что сделано, то сделано. Я уже не изменюсь, и ты тоже.

– Ты не можешь знать, что будет со мной. Ты даже не знаешь, как я живу сейчас. Без тебя.

Она смотрит на меня исподлобья, и я чувствую какой-то подвох в этих ее словах.

– Ты можешь жить, как хочешь, – бормочу я, соглашаясь на компромисс, – просто проводи со мной немного времени, твое присутствие здорово все меняет.

– Сколько тебе нужно процентов меня? Чем ты меряешь мое присутствие в своей жизни?