18

– Я догадался, – честно отвечаю я, – еще раньше, но спросить не было возможности.

– А ты помирился с женой? – спрашивает Алла, рассматривая бледный ромашковый чай в пузатой кружке.

– Нет, какой там. Наоборот. Но это, может, и к лучшему теперь.

Мы выразительно молчим. Алла смотрит на экран, на беспрестанное хождение в ритме на четыре четверти. И даже музыка, мне кажется, почти не меняется. Хоть бы рекламу разок прокрутили для разнообразия. Я кошусь в окно. Одинокий желтый огонек такси движется по пустой стоянке напротив. Сначала вперед, потом обратно. Точно ищет в потемках кого-то. И не может никак отыскать.

– Слушай! – вдруг приходит мне на ум. – Я недавно стихи написал. Я, вообще-то, не часто их пишу, не маньячу. Но тут такое дело, переживания разные, чувства. Хочешь, прочту? Ты первая будешь, кто его до конца услышал.

– Читай. – Алла закуривает новую сигарету, сестру предыдущей.

– У зеленого окошка с традесканцией, – начинаю я, – некрасивая девочка бредит Францией…

Алла внимательно слушает про девочку, про сухари, про Христа… Ей понравилось, я же вижу. Я бы еще раз прочел, только какой в этом смысл? Наверное, это наша последняя с ней ночь. У меня предчувствие, а оно меня не обманывало прежде. За редкими исключениями, конечно. Что ж, последняя так последняя.

– Давай быстрее с этим закончим, – говорю я. – С этой газетой, кандидатами и монетизацией льгот.

Я допиваю свой чай и доедаю пирожное. Алла передает мне дискету. Бриллианты вспыхивают на ее крепких пальцах.

– Здесь кое-что уже есть, – говорит она, – пригодится, когда будешь писать.

– Ага, – отвечаю, я совсем не против, когда мне помогают.

Мы молчим. Я не люблю слово общаться. Это означает отчаянно искать общее с собою в других. И занятию этому может не быть конца.

Тут бы хорошо сделать некое лиричное отступление. Позволить себе какую-нибудь слабость. В таких случаях впереди всегда брезжит перспектива «подлинных и глубоких» отношений. Эта иллюзия может просуществовать не то что вечер, а годы, подчас десятки лет, до тех пор, пока какое-нибудь решительное и беспощадное обстоятельство не даст понять, что слишком поздно. Что эти самые «глубокие и подлинные» отношения, мечту о которых мы лелеяли, не осуществятся, так же как не сбылось и все остальное.

– Мы будем еще что-нибудь заказывать? – спрашивает она.

Я качаю головой. Грусть возвращается ко мне, она меня отыскала здесь, в прокуренном зале. Обычно моя грусть говорит мне важные вещи, но не сейчас, прошу. И по телевизору все звучит эта припадочная музыка и мелькают сумасбродные кадры. Они заглушают голоса в моей голове. Кроме одного, самого настойчивого и монотонного. Голос дряхления и эрозии, уязвленной досады, печальной скуки и тщетного протеста.

Вот опять у меня глаза на мокром месте. И Алла это, кажется, тоже замечает. Она достает сотовый из сумочки и зачем-то отключает его. Потом убирает блокнот и вытирает губы тонкой салфеткой.

– Давай поужинаем у меня, – вдруг говорит Алла.

Вот как? Выходит, что и она не вполне счастлива? Выходит, что даже такой как я, у кого уже все в прошлом, а в будущем пока не видно и прошлого, может стать чьей-то радостью и счастьем? Пусть даже на одну короткую южную ночь?

– Давай поужинаем у меня, – снова говорит она, – закажем пиццу и суши в ресторане. И какие-нибудь салаты, будет вкусно.

Я думаю о том, что значит для нее вкусно. Неприкаянная женщина, не знающая домашней еды. Ей некому готовить. Может, попросить ее хотя бы о яичнице? Может, она будет этому рада?

Официантка приносит счет, и Алла, даже не позволив мне взглянуть, оплачивает его, честно выполняя обещание компенсировать все расходы. Мы покидаем наш столик и движемся к выходу мимо лысого ди-джея, настраивающего свои вертушки.

Гроза уже прошла. Воздух влажный, как простыни в душную ночь. Я беру Аллу за руку, и мы стоим так у края дороги, как дети у перехода. Я вспоминаю, о чем мне сказала сегодня моя бывшая жена. А, может, позвонить ей еще раз? Еще раз поддаться очарованию брачной игры? Со всеми ее замираниями, со всем ее дурацким трепетом?

Рука Аллы теплая, как свежий хлеб. Я бы простоял так с ней до самого рассвета, пока бы не заснул, стоя, как слон. Мы смотрим друг другу в глаза. Совсем не улыбаясь, даже не делая попытки. В конце концов, жизнь все равно разобьет вам сердце. Сколько бы ни было у вас хладнокровия и юмора, хоть всю жизнь развивай в себе эти качества, всегда кончаешь тем, что сердце разбито. А значит, хватит смеяться. В итоге остаются только наши дряхлеющие тела. Сначала незаметно, а потом все неудержимее и быстрее.

Алла мягко забирает свою руку и ловит такси.

Сколько же тебе лет, думаю я, сколько тебе лет, вот о чем надо было спросить. Возраст всегда имеет значение, глупо с этим не соглашаться.

Такси тормозит около нас. Водитель выжидающе смотрит через открытое окно. Свежий ветер мокро шелестит кленами и тополями.

– Ты едешь? – немного нетерпеливо спрашивает она.