1984

Резкие голоса их вдруг смолкли. Женщины проводили проходившего мимо Уинстона враждебным молчанием. Впрочем, собственно враждебным оно не было; скорее напряженным, недолгим, полным внимания к вдруг объявившемуся на улице незнакомому животному. Синий партийный комбинезон нечасто встречался на этой улице. Более того, попадаться на глаза в таких местах небезопасно, если только у тебя не было здесь конкретного дела. Попавшийся навстречу патруль мог задержать. Разрешите посмотреть ваши документы, товарищ? Что вы делаете здесь? В каком часу оставили работу? Это ваша обычная дорога домой? – и так далее, и так далее. Правил, запрещавших возвращаться домой необычным путем, не существовало, однако факта этого было достаточно, чтобы привлечь к себе внимание органов Госмысленадзора, если вдруг им станет известно об этом.

Внезапно в движение пришла вся улица. Со всех сторон послышались предупреждающие крики. Люди как кролики шныряли в открытые двери. Почти прямо перед Уинстоном из дома выскочила молодая женщина, стремительно подхватила крошечного малыша, копавшегося в лужице, прикрыла его своим фартуком и юркнула обратно в дверь. В то же самое мгновение из бокового проулка выбежал мужчина в черном помятом костюме и, поравнявшись с Уинстоном, с волнением показал на небо.

– Паровик! – завопил он. – Смотри сам, приятель! Щас взорвется! Ложись, пока жив!

Словом «паровик» пролы по неведомой причине называли начиненные взрывчаткой ракеты. Уинстон немедленно распростерся лицом вниз на мостовой. Пролы редко ошибались, давая подобное предупреждение. Похоже, они обладали своего рода инстинктом, сообщавшим за несколько секунд о приближении ракеты, ибо ракеты предположительно летели быстрее звука. Уинстон обхватил голову руками. Грохот, казалось, заставил вздрогнуть саму мостовую; по спине его забарабанил град каких-то легких предметов. Поднявшись на ноги, он обнаружил, что буквально засыпан осколками стекла, на которые разлетелось ближайшее окно.

Уинстон пошел дальше. Бомба разрушила несколько домов, находившихся примерно в двухстах метрах перед ним. От руин поднимался черный столб дыма, у основания которого висело облако строительной пыли, укрывавшее уже собиравшуюся толпу. На мостовой впереди него образовалась небольшая кучка обломков штукатурки, посреди которой выделялось ярко-красное пятно. Дойдя до этих обломков, он увидел посреди груды оторванную кисть. За исключением кровавого отруба, ладонь успела настолько побелеть, что напоминала скорее гипсовую отливку.

Отбросив носком в канаву оторванную у какого-то несчастного часть тела, Уинстон сразу же свернул в переулок направо, чтобы обойти толпу. За три-четыре минуты хода он сумел отойти от места, пораженного взрывом, попав на улицу, живущую в прежнем убогом кишении, словно ничего не случилось. Время близилось к восьми вечера, и питейные заведения, посещаемые пролами (они называли их «пабами»), были переполнены клиентами. Из их не знающих покоя, открывающихся в обе стороны мрачных дверей исходил запах мочи, древесных опилок и кислого пива. В углу, образованном выступающим фасадом дома, рядом стояли трое мужчин, причем средний держал сложенную газету, а остальные читали ее через плечо.

И даже еще не подойдя к ним поближе и не видя выражения лиц, Уинстон сумел угадать крайнюю заинтересованность в их позах. Должно быть, они читали какое-то очень важное сообщение. Однако в тот момент, когда он оказался буквально в нескольких шагах от них, группа внезапно распалась, и двое вступили в бурную перебранку. В какое-то мгновение даже казалось, что дело вот-вот дойдет до рукоприкладства.

– Ты што, в упор не слышишь, что я говорю? Так еще раз тебе скажу: уже четырнадцать месяцев кряду выигрыш не выпадал на число, заканчивающееся на семерку!

– Ну, это ты врешь!

– Не, не вру! Дома у меня все выигравшие номера за два года записаны на бумаге. У меня эти номера как по часам расписаны. И ни один не оканчивался на семерку…

– Нет, семерка выигрывала! Дай подумаю, может, припомню этот чертов номер. Заканчивался на четыре и семь. Это было в феврале… на второй неделе.

– Феврадрать, твою мать. У меня все записано черным по белому, и слушай сюда: ни один номер…

– Да заткнитесь оба! – воскликнул третий.

Итак, весь шум был из-за лотереи. Отойдя от спорщиков метров на тридцать, Уинстон оглянулся. Они все еще спорили, живо и даже страстно.