1984

Южную сторону площади уже перекрыла плотная толпа. Уинстон, в обычные времена дрейфовавший подальше от центра всякого сборища, толкался, пихался, вертелся ужом, но все-таки просочился в самую сердцевину толпы. И наконец оказался на расстоянии протянутой руки до девушки, однако дальнейший путь был намертво перекрыт чудовищных размеров пролом и столь же колоссальной женщиной, предположительно его женой, вместе образовывавшими непроницаемую стену плоти. Уинстон вильнул в сторону и отчаянным усилием вставил плечо между ними. Какое-то мгновение ему казалось, что два массивных мускулистых бедра расквасят его нутро, но он все же прорвался, правда, слегка вспотев. Он стоял рядом с девушкой, плечом к плечу, упорно глядя перед собой.

По улице медленно передвигалась длинная колонна грузовых машин, на всех углах навытяжку стояли одеревеневшие фигуры часовых с автоматами в руках. В кузовах жались друг к другу невысокие желтокожие люди в потрепанных бледно-зеленых гимнастерках. Их печальные монголоидные лица смотрели по сторонам безо всякого интереса. Когда грузовики подбрасывало на какой-нибудь неровности, раздавался звон металла: на всех узниках были ножные кандалы.

За каждым полным печальных лиц кузовом следовал такой же. Уинстон знал, что они проезжают мимо него, однако замечал их только изредка. Плечо и рука девушки прижимались к его плечу и руке… щека оказалась настолько рядом, что он чувствовал ее тепло. Как и в столовой, она немедленно воспользовалась ситуацией и заговорила тем же безликим голосом, что и прежде. Губы ее почти не шевелились, шепот тонул в шуме голосов и рыке моторов.

– Ты меня слышишь?

– Да.

– Можешь освободиться в воскресенье?

– Да.

– Тогда слушай внимательно. И запоминай. Ступай в Паддингтон, на вокзал…

С удивившей его армейской точностью она описала Уинстону предстоящий маршрут. Получасовое путешествие по железной дороге; выйдя со станции, свернуть налево; потом два километра по дороге, ворота с отсутствующей верхней перекладиной; тропа через поле; узкая заросшая травой дорожка; тропа между кустов; мертвое дерево, поросшее мхом. Словно бы карта разворачивалась прямо в ее голове.

– Запомнишь все? – пробормотала она наконец.

– Да.

– Поворачиваешь налево, затем направо, потом снова налево. И у ворот нет верхней перекладины.

– Да. В какое время?

– Около пятнадцати часов. Возможно, тебе придется подождать. Я приду другим путем. Ты уверен, что все запомнил?

– Да.

– А теперь как можно скорее уходи от меня.

Она могла бы и не говорить этого. Однако в данный момент выбраться из толпы было невозможно. Грузовики катили и катили мимо, народ, как и прежде, внимал зрелищу с открытыми ртами. Кое-где еще раздавались редкие крики и свист – это шумели затесавшиеся в толпу партийцы, но вскоре умолкли и они. Доминирующим в толпе чувством было простое любопытство. Иностранцы, жители Евразии или Востазии, в глазах океанийцев представляли собой разновидность странных животных, которых можно было увидеть только мельком, в качестве пленных. Не было известно и то, что происходило с теми из них, кого не вешали в качестве военных преступников: они просто исчезали – возможно, в трудовых лагерях строгого режима.

Округлые монголоидные лица уступили место более европейским – грязным, бородатым и утомленным. Глаза над щетинистыми щеками подчас смотрели на Уинстона со странной напряженностью, a потом уплывали вдаль. Процессия явно завершалась. В кузове последнего грузовика Уинстон заметил пожилого человека, поседевшая борода которого сливалась с волосами. Он сидел, сложив руки на груди так, будто привык к тому, что запястья его связаны. Уинстону и девушке следовало расстаться. И в последний момент, под гнетом не выпускавшей их толпы, рука ее нащупала его руку и на мгновение сжала ее.

Прикосновение не могло продлиться более десяти секунд, и все это долгое время пальцы их были соединены вместе. Уинстону хватило времени изучить каждую деталь ее ладони… длинные пальцы, точеные ногти, жесткую от работы мозолистую ладонь, гладкую плоть над ладонью. На ощупь он познал ее, словно зрением. И в тот же момент ему пришло в голову, что он даже не представляет себе цвет ее глаз. Наверное, они карие, однако у темноволосых иногда бывают и голубые. Повернуть голову и посмотреть на нее значило проявить немыслимое сумасбродство. Соединив руки, невидимые за скоплением тел, они взирали прямо перед собой, и вместо глаз своей девушки Уинстон видел скорбные глаза пожилого узника, взиравшего на него из зарослей волос.

Глава 2

Уинстон выбирал путь по дорожке – шел между пятнами света и тени, ступая по золотым лужицам там, где ветви над головой расступались. Землю под деревьями слева от него укрывала голубая дымка цветущих пролесок. Воздух как будто целовал кожу. Второе мая. Откуда-то из гущи леса донеслось воркование горлиц.