1984

На улице обычно можно было так или иначе поговорить. Бродя по людным мостовым – не рядом, всегда на некотором расстоянии друг от друга, – глядя перед собой, они вели странный прерывистый разговор, мигавший, будто луч маяка, стихавший при виде партийного комбинезона или около телескана… а потом прекращавшийся, когда они доходили до назначенного заранее места, и затем возобновлявшийся на следующий день едва ли не с того же самого слова. Юлия оказалась привычной к подобного рода беседе, которую она называла «фрагментарной». Кроме того, она чрезвычайно умело говорила не шевеля губами.

Почти за месяц вечерних свиданий им только один раз удалось обменяться поцелуем. Они молча шли по какому-то переулку (Юлия никогда не говорила на боковых улицах), когда раздался оглушительный грохот, земля вздрогнула, воздух потемнел, и Уинстон ощутил, что лежит на ушибленном боку, ощущая ужас. Должно быть, ракета взорвалась совсем рядом. И вдруг он заметил прямо перед собой, в нескольких сантиметрах, лицо Юлии, покрытое смертельной меловой белизной. Белыми оказались даже ее губы. Она мертва! Он прижал ее к себе и обнаружил, что целует живое, теплое лицо. Какая-то белая пудра покрыла его губы. Лица их были испачканы пылью, в которую превратилась штукатурка.

Случались такие вечера, когда, отправившись на рандеву, они вынуждены были с полным безразличием проходить мимо друг друга, так как из-за угла только что показался патруль или же над головой повис геликоптер. Кроме того, даже выбрать время для встречи было достаточно сложно. Рабочая неделя Уинстона составляла шестьдесят часов, Юлии – и того больше, а выходные у обоих были плавающими и часто не совпадали. К тому же у Юлии полностью свободные вечера случались редко.

Она тратила уйму времени на посещение лекций и демонстраций, на распространение литературы для Юношеской антисекс-лиги, на подготовку транспарантов для очередной Недели Ненависти, на сбор пожертвований на кампанию за бережливость и все такое прочее. Камуфляж, говорила она, себя оправдывает. Соблюдая мелкие правила, ты можешь нарушать крупные. Она даже уговорила Уинстона еженедельно тратить один из вечеров на добровольную сборку амуниции – этим занимались ревностные члены Партии. Так что теперь раз в неделю после работы Уинстон, умирая от скуки, проводил четыре часа в холодной, продуваемой сквозняками, плохо освещенной мастерской, свинчивая вместе какие-то мелкие металлические штуковины – должно быть, части взрывателя для бомб – под стук молотков, сливавшийся с усыпляющей музыкой телесканов.

Встретившись в церковной башне, они заполнили все пробелы фрагментарного разговора. День выдался ослепительным. Воздух в небольшой каморке под колоколами нагрелся, было душно, пахло главным образом голубиным пометом. Они сидели час за часом на пыльном, забросанном ветками и сухой листвой полу, время от времени вставая, чтобы посмотреть в узкие окна и проверить, не приближается ли кто к зданию.

Юлии было двадцать шесть лет, она жила в общежитии с тридцатью другими девушками («Всегда пахнет бабами! Как я их ненавижу!» – криво усмехалась она), a работала, как он уже догадался, на сочинительной машине в Литературном департаменте. Она любила свою работу, которая состояла в обслуживании и ремонте мощного, но капризного электромотора.

Юлия считала, что «не из умных», но обладала умелыми руками и прекрасно разбиралась в технике. Она могла описать весь процесс изготовления романа – начиная с общей директивы, выпущенной Плановым комитетом, до финальной прогонки в Редакционной коллегии. Однако финальный продукт ее не интересовал. По собственным ее словам, Юлия «не испытывала потребности в чтении». Книги были для нее всего лишь товаром, который следовало производить, – как варенье или шнурки для ботинок.

Она не помнила ничего из того, что было до начала шестидесятых, и единственным на ее памяти человеком, который часто говорил о предшествовавших Революции днях, был ее дед, исчезнувший, когда ей едва исполнилось восемь лет. В школе она была капитаном хоккейной команды и два года подряд брала первое место по гимнастике. В Шпионерии она была командиром отряда, в Молодежной лиге – секретарем организации, после чего вступила в Юношескую антисекс-лигу. Она всегда была отличницей. И потому ее даже (неопровержимый знак хорошей репутации) назначили работать в Порносек – подотдел Литературного департамента, выпускавший дешевую порнографию для распространения среди пролов. «Издательский дом Дряньхаус» – так называли этот отдел работавшие в нем сотрудники. Там она прослужила целый год, помогая выпускать тонкие книжицы под названиями вроде «Сняв трусы» или «Ночь в женском интернате», выходившие в запечатанных конвертах и раскупавшиеся пролетарской молодежью, предполагавшей, что приобретает нечто нелегальное.

– И что же это за книги такие? – полюбопытствовал Уинстон.