1984

Наконец оба они сумели освободиться в один и тот же день и договорились съездить на заветную прогалину. Вечером следующего дня они ненадолго повидались на улице. Как и всегда, Уинстон почти не смотрел на Юлию, пока они продвигались навстречу друг другу в толпе, но даже короткого взгляда ему хватило, чтобы заметить, насколько она бледнее обычного.

– Все отменяется, – пробормотала она сразу же, как только представилась возможность заговорить. – Я насчет завтра.

– То есть?

– Завтра я не смогу прийти.

– Почему?

– Ой, по обычной причине. На сей раз «они» пришли слишком рано.

На какое-то мгновение он рассердился. За месяц их знакомства природа его желания изменилась. Поначалу в нем было мало подлинной чувственности. Первая их близость была просто актом воли. Но после второго раза все изменилось. Запах ее волос, вкус ее рта, ощущение ее кожи проникли в его плоть, окружили его облачком. Она сделалась для него физической необходимостью, желанной, чем-то таким, на что он как бы имел право. Услышав, что она не придет, он сначала подумал, что Юлия обманывает его. Но в этот же самый миг движение толпы качнуло их навстречу друг другу, и руки их соединились. Кончиками пальцев она прикоснулась к его ладони, выражая не желание, но симпатию и привязанность. Он подумал, что, когда живешь с женщиной, подобное разочарование становится рядовым нормальным событием, и глубокая, еще не изведанная нежность вдруг овладела им. Ему захотелось, чтобы они были семейной парой, прожившей вместе лет десять. Захотелось идти по улице рядом с ней – так, как шли они в данную минуту, но открыто и без опасений, разговаривая обо всяких пустяках, покупая всевозможные мелочи для хозяйства… но более всего ему захотелось, чтобы у них было свое местечко, где они могли бы оставаться наедине друг с другом, не чувствуя себя обязанными совокупляться при каждой встрече. Не прямо в этот миг, но на следующий день в голову Уинстона пришла мысль воспользоваться комнатой мистера Черрингтона и арендовать ее. Он поделился своей идеей с Юлией, и она согласилась с неожиданной готовностью. Оба понимали, что совершают безумный поступок, приближающий их к могиле. Сидя на краешке постели в ожидании, он снова вспомнил о подземельях Министерства любви.

Интересно наблюдать за тем, как предназначенный тебе в будущем ужас то всплывает в твоем сознании, то погружается в недра его. Предваряющий смерть ужас этот поджидал их в будущем столь же неопровержимо, как тот факт, что 99 предшествует 100. Его нельзя было избежать, разве что несколько отодвинуть, и тем не менее он сам, собственными осознанными поступками, упорно старался сократить интервал, отделявший их от гроба.

Наконец на лестнице прозвучали быстрые шаги, и Юлия влетела в комнату. В руках ее была бурая брезентовая сумка – рабочий баул с инструментами, с которым он нередко видел ее в министерстве. Уинстон шагнул вперед, чтобы заключить ее в объятья, однако девушка высвободилась торопливым движением, отчасти потому что мешала сумка.

– Подожди секунду, – сказала она. – Дай мне сперва показать то, что я принесла с собой. Ты принес этот мерзкий кофе «Победа»? Так я и думала. Можешь спрятать его подальше, он нам не понадобится. Смотри.

Опустившись на колени, Юлия расстегнула баул и вывалила из него гаечные ключи и отвертки, находившиеся наверху. Под инструментами оказалось несколько аккуратных бумажных пакетов. Содержимое первого, который она передала Уинстону, показалось ему странным и вместе с тем знакомым. Оно представляло собой тяжелую, похожую на песок рыхлую субстанцию.

– Это не сахар? – спросил он.

– Сахар, самый настоящий. Никакой не сахарин. A вот буханка хлеба… настоящего белого хлеба, а не привычной нам дряни… и баночка джема. Еще банка молока! А вот предмет моей особой гордости. Мне пришлось хорошенько завернуть его, потому что…

Однако она могла и не объяснять причину: запах уже наполнял комнату густой горячей струйкой – запах из его раннего детства… Впрочем, Уинстон и сейчас порой улавливал его – в переулке возле закрытой двери или на людной улице; это длилось короткий миг, а потом аромат снова исчезал.

– Кофе, – прошептал он, – настоящий кофе.

– Кофе Внутренней Партии. Здесь целое кило, – отозвалась она.

– И как тебе удалось добыть все это?

– Из товаров для Внутренней Партии. Нет ничего такого, чего не было бы у этих свиней. Но, конечно же, официанты, обслуга и прочий персонал отщипывают кусочки, и… кстати, у меня есть и пакетик чая.

Присев на корточки возле Юлии, Уинстон оторвал уголок пакетика. Настоящий чай, не какие-то там черносмородинные листья.

– В последнее время чая было много. Кажется, они захватили Индию или что-то там еще, – не стала она уточнять. – А теперь вот что, мой дорогой. Я хочу, чтобы ты на три минуты повернулся ко мне спиной. Сядь на той стороне кровати. Не подходи к окну. И не поворачивайся до тех пор, пока я тебе не скажу.