1990-e годы

— Так что нам с тобой теперь делать, вася? Сразу под шконку отправить, или оставить пока под сомнением, да у Гошика уточнить за историю ту?

— У Гошика, у Гошика, — с трудом выдавил из себя «вася».

Гвоздь вдруг нахмурился и словно бы ушёл в транс.

А что если этот хрен в натуре сейчас правду рассказал? Тогда получится, что вор Гвоздь только что чуть не опустил по беспределу нормального пацана, а перед этим ещё и за хуй собачий отпиздил на глазах у сидьлецев?

Смотрящий за хатой Гвоздь, вопреки кажущейся старости был ещё довольно молод. Проведя большую часть жизни в местах лишения свободы, он к своим тридцати годам уже выглядел на все пятьдесят. И хотя остальные урки его уважали и боялись, считая солидным бродягой, к своему глубокому сожалению, Гвоздь нередко бывал опрометчив и допускал в общении с «подрастающим поколением» много досадных ошибок. Ибо в глубине своей гнилой души, он всё ещё оставался обычным хулиганом, воровавшим кошельки у пассажиров троллейбусов и готовым лезть в драку по любому надуманному поводу. И потому, как и в далёком своём юношестве, Гвоздь до сих пор время от времени заносился и импульсивно что-нибудь говорил, или делал, не обдумав и не просчитав заранее все возможные последствия своих слов, или действий.

Впрочем, на его счастье, подобного никогда не случалось, когда рядом оказывался кто-то более старший и авторитетный, иначе быть бы тогда Гвоздю уже давным-давно поставленным под сомнение самому. Присутствие старших всегда как-то отрезвляло Гвоздя и заставляло вести себя более воздержано, но на данный момент он уже шестой месяц чалился среди тех, кто был его ниже и из-за этого, что называется, совсем попутал берега.

А вдруг Гошик взаправду в такой засаде судьбоносной оказался, и этот дурень всё по существу рассказал? Что тогда? Эх, бля, надо же было такой глупый косяк упороть! Узнают авторитетные воры и не миновать тогда Гвоздю правилки, того и гляди — самого опустят!

Получивший по шее сокамерник, наконец, отдышался и тяжело поднявшись на ноги, с немой мольбой воззрился на Гвоздя. Его жалобный взгляд словно бы вопрошал: «может, замнём всё, забудем, а?» Эх, ежели б всё было так просто, старина. Смотрящий и сам с удовольствием отменил бы всё произошедшее, но увы, теперь это стало невозможным. Потому что если Гвоздь сейчас даст заднюю, то все сидельцы, которые только что наблюдали скорую расправу за гнилой базар, решат, что смотрящий за хатой слаб и что все его действия несерьёзны. Да и чего доброго, сам этот васечка тут же воспрянет духом и решит, что в следующий раз при аналогичных обстоятельствах этому добренькому вору можно и обратку послать в рыло — ничего не будет.

Нее, теперь поздняк. Теперь уж надо до конца идти, а урок из сегодняшнего следует извлечь на будущее, но исключительно про себя. Никто не должен видеть, что Гвоздь сомневается, ибо в их подпольном мире сомнения истолковывают только как слабость, а если ты слаб — тебя уничтожат.

Не задерживая взгляда на терпиле, Гвоздь резко мотнул головой в сторону и тот, поняв всё без слов, быстро ретировался с глаз долой.

Сегодня «вася» пошлёт маляву на тюрьму к Гошику, и когда тот подтвердит его слова, ещё неизвестно чем всё это обернётся для Гвоздя, а пока что ничего, «вася» потерпит.

«Ещё посмотрим, кто из нас бельмондо, гнида ты расписная», зло думал он, бросая полные ненависти мимолётные взгляды в сторону смотрящего.

— Эй, Галка, протри-ка тут быстро, — рявкнул вдруг Гвоздь куда-то вниз, и из-под шконки тут же показалась услужливая физиономия покера.

— Будет сделано, Виталий Леонидович, — сказала физиономия, и вслед за ней, словно туловище какой-то безобидной змейки на свет божий выполз весь петух полностью.

Это был худой юноша лет двадцати с женственными чертами лица. В некотором смысле ему здесь даже нравилось, так как он являлся пассивным гомосексуалистом по собственному желанию, и насильно его на тюрьме никто не пользовал.

Извращенец Галка искренне наслаждался той грубой мужской силой, что так крепко держала его здесь на положении рабыни, ну и, разумеется, теперь у него не было никаких проблем с поиском половых партнёров, чего нельзя было сказать о его прошлой жизни на мерзкой гомофобной воле.

И почему, собственно, все эти тюремные трахари уверены, что сами они являются гетеросексуалами? Ведь даже в ментовских методичках чёрным по белому писано, что петухи — это только пассивные пидоры, а стало быть, пидоры могут быть и активные. Выходит, что все эти грозные обитатели мест лишения свободы, которые так рьяно долбят орально и анально своих «машек», являются в свою очередь такими же гомосексуалистами?