1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Мой муж? Как я тебе уже сказала, он очень сильно походил на джентльмена. Но он не был полностью и безоговорочно джентльменом. Знаешь, почему? Потому что он обиделся. Когда узнал меня получше. В смысле, когда узнал меня на самом деле, полностью. Обиделся и развелся. Вот как он провалил экзамен на джентльменство. Не то чтобы он был глуп. Он и сам понимал, что человека, которого можно обидеть или который может обидеться, нельзя считать настоящим джентльменом. Есть джентльмены даже в моем сословии. Да, такое бывает редко, потому что мы были бедны, как мыши-полевки, с которыми мы жили в одной землянке моего детства, но это - джентльмены.

  Мой отец выращивал дыни в Ньиредьхазе, в болотистой местности. Он был, что называется, 'канадцем'. Мы были так бедны, что пришлось вырыть землянку и жить там зимой с мышами-полевками. Но знаешь - каждый раз, когда я думаю об отце, я думаю о нем как о джентльмене. Потому что его невозможно было обидеть. Он обладал внутренним спокойствием. Когда злился, он, конечно, взрывался, а кулак у него был твердый, словно камень. Иногда он злился от бессилия, потому что мир его презирал, он был нищим. В такие моменты он лишь молча моргал. Он умел читать, мог написать свое имя на свой особый манер, но редко использовал книжные знания или вообще какие-либо знания. Он просто молчал. Я верю, что отец мыслил, но мысли его были лаконичны. Иногда он раздобывал настойку, дешевую палинку, и напивался до беспамятства. Но когда я складываю все элементы картины и думаю о нем, об этом человеке, моем отце, который жил со своей женой и детьми в землянке, полной мышей, я думаю о нем как о джентльмене. Однажды зимой, когда у него не было ботинок, почтальон отдал ему пару дырявых калош, и отец в них ходил, обмотав ноги тряпьем. Говорю тебе, он никогда не чувствовал себя оскорбленным.

  Мой первый муж, мой истинный муж, хранил свои туфли в шкафу для обуви, у него было так много красивых туфель, им нужен был специальный шкаф. И он всегда читал книги, чертовски умные книги. Долгое время я думала, что невозможно оскорбить человека настолько богатого, что у него даже есть шкаф для обуви. Я упомянула шкаф для обуви не просто так. Когда я только приехала устраиваться в услужение в семью своего будущего мужа, именно шкаф для обуви понравился мне больше всего. Он мне понравился, но и напугал. В детстве у меня долгое время не было вообще никаких туфель. Мне уже было десять с чем-то лет, когда кто-то подарил мне пару, которая мне подошла и действительно мне принадлежала. Это была поношенная обувь, которую отдала кухарке жена заместителя начальника полиции. Такие ботинки носили во время войны - на низком каблуке, на пуговичках. Кухарке они оказались тесны, и однажды зимним утром, когда я собралась идти за молоком, она меня пожалела и отдала эти изумительные ботинки мне. Может быть, поэтому я была так рада этому огромному чемодану, который оставила в Пеште, сбежав к демократии после захвата Будапешта русскими. Чемодан был до сих пор не разобран после оккупации, забит туфлями. Я была так счастлива...Ладно, хватит о туфлях.

  Вот кофе. Подожди, я принесу сигареты. От этих сдадких американских сигарет меня тошнит. Да, понимаю, тебе нужны сигареты для творчества. И для ночных смен в местном баре тоже нужны сигареты. Но береги сердце, ангел мой. Я не переживу, если с тобой случится беда.

  Как я устроилась в услужение к этому господину? Нет, поверь, разместили они объявление вовсе не о поисках жены. Лишь намного позже я стала женой, женой и дамой, с полным набором старинных титулований: 'благородная дама', 'ваше сиятельство', 'ваше превосходительство'...Наняли меня, как служанку, обычную служанку.

  Что ты так смотришь? Я не шучу.