1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Как я уже сказала, я была служанкой. Даже не совсем настоящей служанкой, просто помощницей на кухне и уборщицей. Поскольку это был изысканный дом, душа моя, дворянский дом. Я могла бы многое рассказать тебе об этом доме и о том, что там происходило, как они жили, могла бы рассказать об их привычках, обедах, разговорах, скуке. Много лет я ходила там на цыпочках, едва дыша. Мне было страшно. Знаешь, только много лет спустя меня допустили во внутренние покои, потому что я не знала, что делать и как себя вести в столь изысканном обществе. Мне пришлось учиться. Сначала мне позволяли работать только в ванной и в туалете. Даже не подпускали к еде на кухне, я могла только чистить картошку или помогать с мытьем посуды...Словно мои руки считали грязными, боялись, что я запачкаю всё, к чему прикоснусь. Но, быть может, это - вообще не они, не хозяин, не кухарка и не слуга, нет. Это всё - я. Я никогда не считала свои руки достаточно чистыми для такого изысканного дома. Это чувство не покидало меня долгое время. Руки у меня тогда были красные, грубые, в морщинах и язвах. Не такие мягкие и белые, как сейчас. Не то чтобы они когда-нибудь критиковали мои руки. Просто я не решалась к чему-нибудь прикоснуться, потому что боялась оставить отметину. Конечно же, я никогда не решалась прикоснуться к их еде. Знаешь, врачи надевают тонкую марлевую маску, проводя операцию, потому что боятся заразить пациента. Я старалась не дышать, когда брала в руки их вещи...стаканы, из которых они пили, подушки, на которых они спали. Можешь смеяться, но даже когда я мыла после них унитаз, старалась не замарать своим прикосновением изящный белый фарфор. Этот страх, эта тревога мучила меня много лет. Это был очень надменный дом.

  Понимаю, о чем ты думаешь! Ты думаешь, что страх и тревога исчезли в тот день, когда участь моя переменилась и я стала хозяйкой этого дома, 'достопочтенной', 'сиятельством' и так далее. Нет, малыш, ты ошибаешься. Всё это не прекратилось. Конечно, этот день настал, но я волновалась так же, как в течение многих лет до того, когда была всего лишь служанкой на побегушках. В этом доме я никогда не чувствовала себя спокойно, никогда не была счастлива.

  Почему же, если этот дом дал мне всё? Всё хорошее, и всё плохое. Весь вред и всю радость.

  Сложный вопрос, милый. Я имею в виду вопрос удовлетворения...Иногда мне кажется, что это - самый сложный вопрос, который может задать человек.

  Передай мне фотографию. Давно я на нее не смотрела...Да. этот человек был моим мужем. Другой? Который похож на артиста? Как знать? Возможно, он был артистом. Не настоящим артистом, честно говоря. Не артистом до кончиков ногтей, как вот ты, например. По нему это видно. Он всегда смотрел на меня с такой торжественной иронией, казалось, что он ни во что не способен поверить, ни в единую вещь на свете, ни во что и ни в кого - даже в себя, даже в идею себя как артиста. На этой фотографии он выглядит уставшим, когда я фотографировала, он уже немного состарился. По его словам, он тут выглядит каким-то потрепанным. Знаешь эти фотографии в газетах - 'до и после'. Я сделала это фото в последний год войны между двумя бомбардировками. Он сидел у окна, читал. Даже не знал, что его фотографируют. Не любил свои портреты - ни фотографии, ни рисунки. Не хотел, чтобы на него смотрели, когда он читает. Не хотел, чтобы с ним разговаривали, когда он молчит. Ему не нравилось...да, не нравилось...когда его любили. Как это? Любил ли он меня? Нет, милый, он меня не любил, даже меня. Просто терпел меня какое-то время в комнате, угол которой ты тут видишь. Этот книжный шкаф и все эти книги в нем - они были уничтожены вскоре после того, как я сделала фото. Комнату, которую ты видишь на фото, разбомбили. И дом, на четвертом этаже которого она находилась. Мы обычно там сидели между бомбардировками. Всё, что ты видишь на этой фотографии, было уничтожено.

  Вот кофе. Пей. Вот твоя сигерета. Теперь слушай.

  Я всегда нервничаю, когда говорю об этом, так что не удивляйся, милый, если заметишь вдруг мое волнение. С нами много чего случилось. С нами, жившими в Пеште во время оккупации, до нее и после. Очень милосердно, что ты в то время находился в провинции. Ты - мудрый человек. Прекрасно.

  Ну да, я уверена, что в Зале всё было намного лучше. А вот мы гнили в подвалах Пешта в ожидании бомб, пережили тяжелые времена. Кроме того, тебе хватило мудрости вернуться в Пешт только в 1947 году, к тому времени правительство вернулось на место и бары уже были открыты. Я тебе верю, когда ты говоришь, что тебя встретили с распростертыми объятиями. Но никому об этом не рассказывай. Вокруг много плохих людей, и какой-нибудь еврей, выживший в лагере, может предположить, что у тебя были причины залечь на дно в Зале до 1947 года. Ладно-ладно, молчу.