813

Она убивала, потому что чего-то хотела, убивала, чтобы защититься, убивала, чтобы скрыть свое убийство. Но убивала еще и для того, чтобы убить, и это главное. Убийство удовлетворяло ее внезапные и непреодолимые желания.

В определенные моменты жизни, при некоторых обстоятельствах, перед лицом какого-то существа, ставшего вдруг противником, необходимо было, чтобы ее рука наносила удар.

И она наносила удар, вне себя от ярости, жестоко, неистово.

Странная, безумная, не отвечающая за свои убийства и вместе с тем столь здравая в своем ослеплении! Столь логичная в своем душевном смятении! Столь сообразительная в своей нелепости! Какая ловкость! Какое упорство! Какие комбинации, отвратительные и вместе с тем восхитительные!

И в мгновенном видении Люпен с необычайной проницательностью разглядел длинный ряд кровавых историй и разгадал таинственные пути, по которым следовала Долорес.

Он видел ее, оказавшуюся во власти проекта мужа и одержимую этим проектом, о котором, очевидно, она знала лишь частично. Он видел ее, тоже разыскивающей того самого Пьера Ледюка, которого преследовал ее муж, дабы выйти за него замуж и вернуться королевой в то маленькое королевство Вельденца, откуда постыдно были изгнаны ее родители.

И он видел ее в «Палас-отеле», в номере ее брата Альтенхайма, в то время как считали, что она в Монте-Карло. Он видел, как она на протяжении долгих дней следила за мужем, пробираясь вдоль стен, растворяясь в потемках, незамеченная и неразличимая в своем сумрачном одеянии.

И однажды ночью, обнаружив господина Кессельбаха связанным, она нанесла удар.

И утром, под угрозой быть разоблаченной лакеем, она нанесла удар.

А час спустя, под угрозой быть разоблаченной Шапманом, она увлекла его в номер своего брата и тоже нанесла удар.

Все это – без жалости, свирепо, с дьявольской ловкостью.

С такой же точно ловкостью она переговаривалась по телефону с двумя горничными, Гертрудой и Сюзанной, которые только что прибыли из Монте-Карло, где одна из них исполняла роль своей хозяйки. И Долорес, снова надев женскую одежду и выбросив белокурый парик, делавший ее неузнаваемой, присоединилась к Гертруде в ту минуту, когда та входила в отель, и сделала вид, будто она тоже только что приехала и еще не знает об ожидавшем ее несчастье.

Непревзойденная притворщица, она изображала супругу, чья жизнь разбита. Ее жалели. Ее горе оплакивали. Кто мог ее заподозрить?

И тогда началась война с ним, Люпеном, та жестокая война, та неслыханная война, которую она вела по очереди против господина Ленормана и князя Сернина, днем – на шезлонге, болезненная, изнемогающая, а ночью – неустанно бегая, неутомимая и ужасающая.

То были дьявольские комбинации, когда Гертруда и Сюзанна, запуганные и порабощенные, и та и другая, служили ей посланницами, возможно, вроде нее переодеваясь в мужскую одежду, как в тот день, когда прямо во Дворце правосудия бароном Альтенхаймом был похищен старик Стейнвег.

То был целый ряд преступлений. Утопленный Гурель. Зарезанный Альтенхайм, ее брат. О! Беспощадная борьба в подземных переходах виллы «Глицинии», невидимая работа чудовища во тьме – сегодня все это становилось таким ясным!

И это она сорвала с него маску князя, она донесла на него, она бросила его в тюрьму, она разрушала все его планы, расходуя миллионы, чтобы выиграть битву.

Дальше события разворачивались стремительно. Сюзанна с Гертрудой исчезли, они, безусловно, мертвы! Стейнвег убит! Изильда, сестра, убита!

– О, гнусность, кошмар! – пробормотал Люпен в порыве отвращения и ненависти.

Он ненавидел это мерзкое создание. Ему хотелось раздавить его, уничтожить. До чего странная вещь – эти два существа, вцепившиеся друг в друга, неподвижно распростертые в бледных лучах зари, проникавших сквозь мрак ночи.

– Долорес… Долорес… – в отчаянии прошептал Люпен.

Изнемогая от ужаса, с блуждающим взглядом, он отскочил назад. Что? Что с ним такое? Что это за гнусное ощущение холода, леденящее его руки?

– Октав! Октав!.. – позвал он, забыв об отсутствии шофера.

На помощь! Ему нужна была помощь! Кто-нибудь, кто успокоил бы и помог ему. Он дрожал от страха. О! Этот холод смерти, который он ощущал. Возможно ли это?.. Так, значит, в течение последних трагических минут он своими судорожно сжатыми пальцами…

С неистовой силой он заставил себя взглянуть на Долорес. Она не шевелилась.

Бросившись на колени, он прижал ее к себе.

Она была мертва.

Несколько мгновений он пребывал в оцепенении, в котором, казалось, растворялась его боль. Он уже не страдал. Он не испытывал больше ни ярости, ни ненависти, вообще никаких чувств… ничего, кроме тупого изнеможения, ощущения человека, получившего удар дубиной, человека, который не знает, жив ли он еще, способен ли он мыслить или стал жертвой кошмара.

Между тем ему казалось, что произошло нечто справедливое, и у него ни на секунду не возникло мысли, что это он убил Долорес. Нет, это был не он. Это произошло помимо него и его воли. Это судьба, неумолимая судьба совершила справедливое дело, уничтожив вредоносного зверя.