A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Я ушла по чужим дорогам,
ты теперь за мной не иди.
Будет встречных радостей много,
как и горестей, впереди.

Но не будет ни слез, ни истерик,

ни упреков, ни горьких слов,
если выйду на дикий берег
и скудный будет улов.

Только песни будут со мною,

только память о светлых днях.
Буду спать под ущербной луною,
отдыхать на корявых пнях,

буду слушать шумы прибоя

и не стану считать потерь.
Не смогла остаться с тобою —
не ходи за мною теперь.

[1960-е гг.]

419. «Ты меня корил, а я смеялась…»

Ты меня корил, а я смеялась,
раз уж было все равно теперь:
ведь любовь, не глядя, удалялась
в широко распахнутую дверь.

У кустов сиреневых запнулась

и в калитку дальнюю прошла.
Так ни разу и не обернулась,
не кивнула и не позвала…

Шелестя прощально, осыпались

листья в отцветающем саду.
Мы жалеть не будем, что расстались
в этом незадачливом году:

ты мою ладонь губами тронешь,

я слегка коснусь твоей руки.
Ты ее, ушедшей, не догонишь,
и увижу я — не без тоски —

как далеко на большой дороге,

в отблеске закатного луча,
мне махнет, слетев к тебе под ноги,
пестренький платок с ее плеча.

[1960-е гг.]

420. «Улетала душа, покидая ненужное тело…»

Улетала душа, покидая ненужное тело,
оставляя земных городов неприютность и грязь;
на заре веселилась, летя, и звенела и пела
и к обещанным солнцам далекого рая рвалась.

Ни о чем не жалела она и тоски не хранила

о забытых внизу человеческих трудных путях,
на листе ее жизни внезапно истерлись чернила,
точно все, что написано было, — писалось шутя.

Осыпались деревья, горела багряная осень,

леденевшего моря темнел прибережный карниз;
среди клочьев тумана блеснула последняя просинь,
журавлей треугольник, как нить ожерелья, повис.

Не понять, почему этих птиц пролетающих клекот,

прикоснувшись случайно к какой-то молчавшей струне
вдруг напомнил душе о давнишнем и очень далеком,
— о какой-то улыбке? О слове каком-то? О сне?

И она встрепенулась и дальше лететь не хотела,

отказалась от неба, не зная сама, почему,
и упала, как камень, где взморье внизу холодело,
вечный свет променяв на земную последнюю тьму.

И высоко над ней потускневший задернулся полог,

и, как тонкие свечи, дрожали вокруг камыши…
И прощального счастья лучом осветился осколок
так восторженно вовремя вспомнившей что-то души.

[1960-е гг.]

421. «Мечусь совсем нелепо, не пойму…»