Однако, с точки зрения истории русской общественной мысли, важны не столько сходства и различия позиций славянофилов и их противников, сколько сама постановка вопроса освобождения православной церкви от подчинения светской власти. Как в полемике славянофилов и западников не столько решались вопросы будущего развития России (дворянские интеллигенты не властны были его определять и направлять), сколько подготовлялся реально возможный его вариант, так и в полемике с русскими католиками впервые в острой форме был поставлен не абстрактный вопрос о Вселенской Церкви, а жгуче актуальный вопрос о введении свободы совести и – шире – идейной свободы, свободы мысли в России. И в пору николаевской политики «официальной народности», и в пору «Великих реформ» проблема духовного «единства в многообразии» российского населения полностью игнорировалась правительством либо решалась в духе унификации (как при русификации Польши, против которой решительно боролись Гагарин, Мартынов и другие русские католики). Утопичность идеи воссоединения церквей в постановке и славянофилов, и русских католиков, бессмысленность попыток ее воплощения (поскольку ни те, ни другие не говорили от лица представляемых ими конфессий) не могу заслонить глубокого общественного смысла этой идеи. Бесплодность их незаконченного спора определилась сложностью самого идеала свободомыслия, так и не достигнутого в России ни в XIX веке, ни в последующие эпохи.
К. М. Антонов
Миссионерские стратегии и тактики А. С. Хомякова
Ю. Ф. Самарин первым написал об удивительном сочетании чрезвычайной многосторонности занятий Хомякова и полной внутренней цельности и сосредоточенности его натуры[917]
. С тех пор это представление стало общим местом, своего рода мифом, который, как и всякий миф, нуждается в исторической критике и проверке[918]. Можно ли в действительности все разнообразие видов деятельности Хомякова свести к какой-нибудь одной, главной, к которой все остальные будут относиться как средства к цели?Наибольшие шансы занять место такой основной деятельности в структуре личности и творчества Хомякова имеет христианская миссия. Именно как миссионер он представал перед своими современниками, будь то верный ученик и последователь Самарин или же религиозный и идейный противник Герцен.
Прежде всего важно понять сам характер этой деятельности, ее объект, основную цель, стратегические задачи, тактические приемы и попытаться увидеть, как связаны с нею остальные элементы его творчества: богословие, философия, эстетика, философия истории. Если они предстанут как опыты решения стратегических и тактических задач христианской миссии, то такая реконструкция может рассматриваться как успешная.
Чтобы лучше понять исторические обстоятельства, смысл и характер хомяковской миссии, необходимо обратиться к свидетельствам современников мыслителя.
Наибольший материал дает здесь, разумеется, известное предисловие Ю. Ф. Самарина к изданию богословских сочинений А. С. Хомякова. В характеристике, что Хомяков – «учитель Церкви», как и предвидел Самарин, чаще всего видят недопустимое преувеличение, оправдываемое только дружескими и ученическими чувствами. Между тем в действительности это вообще не титулование, но точное определение того служения, которое нес Хомяков в Церкви, служения дидаскала. Самарин уточняет свою мысль: учитель Церкви – это тот, «кому давалось логическим уяснением той или иной стороны церковного учения одержать для Церкви над тем или другим заблуждением решительную победу»[919]
.Со времен древней Церкви, св. Иустина Философа и Климента Александрийского служение дидаскала неотделимо от служения миссионера, которые соединяются в одном служении апологета. В творчестве того или иного мыслителя они могут быть различены сообразно интенции произведения или даже его отрывка. Обращение к внешним целям увещательного слова, протрептика, будет осуществлением миссии; обращение поучения к внутренним – учительством. Однако они не могут быть реально разделены, поскольку убедить или переубедить иноверца, еретика, отступника может лишь тот, кто обладает от Бога соответствующим благодатным даром гнозиса. Хомяков, безусловно, им обладал. Как говорит Самарин, «он выяснял и выяснил идею Церкви в логическом ее определении»[920]
. Таким образом, Хомяков оказывается учителем Церкви вдвойне, выяснив для нее учение о себе самой.