Аффект Дьявола

Я изо всех сил пытаюсь держаться, но выходит отвратительно. И мне снова плохо. Знобит так, что колотит от дрожи. Наверняка поднялась температура, то ли потому что я простыла, то ли потому, что нервное напряжение и всё то, что проделал со мной Слава — это огромный стресс.

В кухне устраиваюсь возле холодильника, прислонившись к нему спиной. Это способно хоть отчасти унять жгучую боль. В воспалённом мозгу возникают картинки — Давид, который находит меня и забирает из этой персональной крохотной клетки. Знаю, что это сродни бреду, но ничего не могу поделать. Цепляюсь за них, чувствуя, что эти фантазии — единственная возможность остаться в здравом уме. Если такое в принципе возможно после всего. Как отключаюсь — не помню, но чувствую облегчение, когда понимаю, что проваливаюсь в темноту. В ней хорошо и уютно, и можно позволить себе хоть немного передышки. Сидеть вот так, привалившись к холодильнику в чужой и страшной квартире и не знать, что через несколько часов вынырну на поверхность, когда услышу даже сквозь ватную тишину, заложившую уши, как в замке вновь повернётся ключ.

Часть 30

Мне не хватает сил даже не то, чтобы подняться. Наваливается апатия. Такая всеобъемлющая, что я в ней — словно в коконе. Слежу краем глаза за тем, как вошедший в квартиру муж разувается в прихожей, и отмечаю машинально, что наверняка он приехал, чтобы остаться. Но мне плевать. Тот предел, за которым я перестала чувствовать, перейден.

Слава проходит в квартиру, моет руки в ванной, будто не к своей запертой жене приехал, а поужинать в домашнем кругу. И меня снова начинает мутить. Это как постановка, актрисой в которой я невольно стала, и не сбежать, не спрятаться, не опустить занавес.

Когда подходит ко мне и садится на пол, испытываю слабое желание подняться и отойти, но понимаю, что это выше моих сил. Мы сидим рядом друг с другом, молчим, и меня снова начинает клонить в спасительный сон.

— Как тебе тут? — доносится до меня голос Славы, и я вскидываю голову. Оглядываюсь, а в глазах туман.

— Отвратительно.

Это слово произношу с трудом. Губы пересохли, а изо рта вырывается не голос, а хриплое карканье.

— Вот и мне так кажется.

— Зачем тогда ты меня здесь держишь?

Мне на мгновение кажется, что рядом со мной — нормальный человек, а не тот больной урод, который перекинул меня через колено и избил ремнём. Но верить в это не стоит — если бы Слава был нормальным, один мой вид поверг бы его в ступор.

— Хотел показать тебе, как бывает, — пожимает он плечами. — Я вот это место вообще ненавижу.

Я перевожу на него взгляд и вижу, как его передёргивает, словно от отвращения. И руки мужа, лежащие на согнутых коленях, начинают подрагивать. Оцепенение, в котором нахожусь, словно рукой снимает. Я вся подбираюсь, словно мне нужно совершить бросок. Впрочем, это бесполезно… Если только я не огрею Славу чем-то тяжёлым, не заберу ключи и не помчусь отсюда куда глаза глядят. Впрочем, это почти нереально сделать, а если предприму попытку и ничего не получится — меня уже ничто не спасёт.

— Почему ненавидишь? — поддерживаю я разговор, а сама медленно осматриваю кухню на предмет подходящего предмета.

— Я часто сидел здесь один.

Это признание настолько неожиданно, что я на мгновение замираю. И меняю положение тела на более удобное. В крови вскипает адреналин — или в этот раз или никогда.

— Зачем ты сидел здесь один?

— Не знаю. Это как в клетке, понимаешь? Как будто животное посадили в клетку, из которой невозможно выбраться.

— И ты решил меня посадить сюда же, как животное?

— Нет. Ты здесь только до того момента, когда всё осознаешь.

— Я осознала!

Выкрикиваю эти два слова раньше, чем успеваю понять, что именно произнесла. А если он интерпретирует это по-своему? Например, решит, что я признала свою вину? Или бог весть что ещё…

Слава смотрит на меня, хмуря брови, разглядывает так, будто видит впервые в жизни, и я облизываю пересохшие губы.

На столе напротив — графин с водой. Если сейчас удастся вскочить, схватить его и обрушить на голову Славе — можно считать, что я спасена. Только начинает казаться, что я не выдержу и упаду рядом, стоит только мне хоть немного пошевелиться. Мне чудится, будто муж может читать каждую мою мысль, и один Господь знает, чего мне стоит всё же остаться на месте и не броситься к графину. Не сейчас. Не в тот момент, когда Слава настолько увлечён созерцанием моего лица.

— Ты лжёшь мне, Аля, — шепчет он, и у меня кровь в венах стынет от его тона. — Ты мне снова лжёшь…

Я уже почти решаюсь на отчаянные меры. Стоит только Славе отвернуться с ужасной улыбкой, медленно отталкиваюсь от пола рукой, но не успеваю резко подняться на ноги, когда меня словно прошибает током. В дверь звонят.

Кричать сейчас бесполезно — я уже перепробовала все способы привлечь к себе внимание таким образом. А вот дать знать тому, кто пришёл, что я здесь, возможно. Только бы Слава открыл дверь. Только бы не решил сделать вид, что в квартире никого нет.