Читаем Аккрециозия полностью

Наличие официальной бумаги, которая подтвердит отравление и глупость всего произошедшего, тотчас разорвет этот континуум и раскрутит спираль аккрециозии с новой силой. Ввергнет меня в еще более гулкую и звонкую пустоту.

— Мне не верится. — сказал я. — Лиля была слишком умной, чтобы закончить вот так.

Пылаев хотел было что-то сказать. Но промолчал.

— Почему ты пошел во флот?

— Ты уже спрашивал.

— Мне кажется, то было вранье. Есть что-то еще.

Юра призадумался. Улыбнулся лукаво, будто взвешивая все за и против.

— Сбежать ты не хотел. — сказал я, подталкивая его. — Ты не выглядишь как беглец.

— Верно. — он кивнул размеренно.

Молчание затянулось. Пока я делал лужу на полу ещё чуть больше. Удовлетворившись результатом, в ответ получив тишину, за которой не последовало, реакции системы я продолжил.

— Трагедия — это только событие, на ряду с другими событиями. Это как, не знаю, звезды в небе. Большие и меньшие. Губительные и не очень. Всяких полно. Проблема в другом, когда тебя носит от одной трагедии к другой и ты ничего не можешь с этим поделать. Вот это интересный вопрос, как по мне. Которым стоит задаваться, когда видишь всё это. В чём спасение для человека?

Пылаев молчал вглядывался в блестящую пенную лужу. Вязку и склизкую.

— В покаянии.

Добавил в нашу игру оттенки кофе. Он поймал мой изумленный взгляд.

— Там, где мы можем перешагнуть свой предел в сторону бесконечности. Там настоящее изменение. Там покаяние.

Мы помолчали, прислушиваясь к кораблю. Счет по-прежнему остался три — два.

— Откуда ты это знаешь?

— У меня мать была достаточно религиозна. Вот вокруг нас невозможный Великий Океан. У нас тут последний очаг, если хочешь. Отсюда ближе всего к вечности. Думаю, это и есть ответ на вопрос — почему флот. Наверное, мне всегда хотелось быть ближе…

— Потому ты хочешь перевестись на военную флотилию?

Он неопределенно мотнул головой.

— Наверное да. Никогда не думал над этим с такой точки зрения. Но да. Скорее да. Как там писал кто-то из древних? Что только в бою, между сражающимися сторонами, впереди атаки, есть такая граница… — он прочертил линию в воздухе. — отделяющая живых от мертвых.

Я присел на корточки на ступенях. Одно из негласных правило было — цельность лужи. Плевок отдельно не засчитывался, и нужно было переплевывать. Губы, вытянув трубочкой я долго мне пришлось долго висеть над целью, раскачивая вязкую слюну.

Система не ответила.

— Под Орешком собирается большой флот. — говорю я тыльной стороной ладони вытирая губы. — Что-то будет…

Пылаев хмыкнул.

— Всегда что-то будет. Всегда будет борьба и битва. И в ней все родится и погибнет и в ней откроется истина и придет в мир. И в ней же всё старое уйдет. Такой вот наш удел. Быть на острие.

С кофе в руках он начал, раскачиваясь расхаживать по рубке, обходя щелкающий себе предоставленный когитатор, чеканя на ходу цитируя кого-то, а может выдавая экспромт.

— Копьё в цель брошенное затупится, меч опущенный зазубрится, зайдется искрами, стрелка выпущена надломится, потеряет жало. Дай мне только сил и стойкости. Господи, волю твою исполнить. Слово обещанное сдержать.

Сделав полный круг, он постоял немного у колонны когитатора, затем похлопал по нему по-дружески и вернулся к игре.

— А тут, признаться честно, мне очень душно. — обвел он руками кабину, пока шел к луже. — Тут я страдаю.

Прицелился навскидку и плюнул на пол. Мгновенно в недрах корабля зажужжал робот.

— Да что ты будешь делать. Тебе сегодня везет.

— Четыре — два.

Мы просидели так еще какое-то время болтая обо всём, а затем разошлись. Его сменил Можжевелевский. Он появился в дверях внезапно. Ни слова нам не сказал. Просто по-отечески похлопал Пылаев по спину и отправил его спать в каюту. Меня же он вообще проигнорировал.

* * *

Долго бродил по кораблю после этого разговора, всякий раз прокручивая его в голове. Никак не хотелось возвращаться в каюту. В моих скитаниях по его железному чреву, среди лиан проводов, раскидистых деревьев силовых установок и маковых полей стазис капсул мне вдруг открылось следующее.

Быть может, существует такая сила, что вела меня сюда в это событие?

Была ли она еще до меня? До того, как познакомился с Лилей. До того, как улетел из Дубовой Теснины.

Нечто, для нас совсем незаметно. Настройка, сюжет, что крутит мою жизнь как хочет.

Возможно, эта сила и собрала нас всех здесь. Сила пустоты. Которая носит нас от несчастья к несчастью. От катастрофы к катастрофе. Ведет к необратимым изменениям. Ведь ничего иного и не могло бы появиться из этой вязкой пустоты.

Возможно, влекомый этой силою, я попал в эту передрягу и ей же пойманный попаду в следующую. Быть может, эта сила определился все на многие годы вперед.

Но так. Напрямую мне её не рассмотреть. Если она есть, то есть ее следы. Следы ее взаимодействия с нами. Найдя их, я найду её незримое присутствие. А с ним исток аккрециозии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза