Читаем Аккрециозия полностью

Сел без спроса в кокон напротив, нарочно придвинулся ближе. Когда глаза более-менее привыкли, я смог всмотреться в его лицо. Две короткие блестящие механические, в несколько сочленений, пятипалые ручки были прикреплены к его костюму в районе воротника. В одной тлела длинная сигарета, вторая в сложенном виде зависла, ожидая команды.

— Интересная штука.

Он рассмеялся и затянулся демонстративно.

— Студенты подарили. Знаете, очень удобно.

Фадин говорил, а свободна рука жестикулировала в такт его слов. Затем отложил вилку и нож, вытянул свои настоящие руки, они оказались настолько длинными, что перекрывали весь стол.

— Всё шутили, что пока я поднесу сигарету ко рту, успею сделать всего одну затяжку…

— Находчиво.

— Неудобно только стряхивать пепел. Все равно приходится помогать им.

После попойки в каюте Олега мы с Игорем больше не разговаривали. Всячески избегая друг друга. Быть может, это было мое желание. Я вообще старался никому не показываться. Или по случайности. Не знаю.

— У меня, кажется, Пандорум начинается. — говорю я буднично, заказывая на планшете еду.

За барной стойкой тут же начинается суматоха.

— Что-то конкретное?

— Вижу то, чего нет.

— Слишком рано.

Фадин-паук вновь принялся есть. Он разрезал мясо на тонкие кусочки, подолгу вымачивал в подливе, затем аккуратно затаскивал в кокон и наслаждением жевал. В перерывах курил.

— Может на фоне стресса. — многозначительно протянул я.

— Тогда слишком поздно.

Маленькой ручкой он отгонял дым. Вентиляция в кресле уже не справлялась.

— Тогда у меня нет идей, что это может быть.

— Видения в скольжении обычное дело. Так, собственно, последнее откровение о Пределе было и получено. Если верить источникам.

— Звучит слишком серьезно. Может быть пока не поздно, лучше поменять все на психоз. Тут все как-то приземленнее что ли получается.

Фадин-паук рассмеялся. Мне показалось, что за его смехом, наложенным будто поверх его мыслей, я слышу шелест крыльев.

— Вы же видели крепости-монастыри в глубоком космосе.

— Им кажется запрещено приближаться к планетам.

— Всё верно. — он отправил в рот очередной кусок мяса. — К старцам стекается много паломников. Пустота свята. Чем здесь хуже?

Мы помолчали, каждый думая о своем. Мне вспомнились лица Людей-Омутов с фотографий. Их поселения вокруг хребтов.

— Как думаете, у пятнадцать-восемьдесят девять, есть нечто подобное? Это центрирующее религиозное чувство? Почему мы не находим у них предметов культа?

— Думаю да. Но оно несколько редуцировано. Думаю, мы сможем найти некую иную форму этого чувства, выраженную в обычаях или обрядах.

— Говорят беседа лечит. — сказал я, сменив тему. — Лучше любого лекарства. Не хочу правда надоедать Вам…

На мгновение в круге света над столом показалось из-под непроницаемого кокона кресла его заинтересованное лицо. Его бородка была жесткой и блестящей, будто синтетическая.

— О чем будем беседовать, мой мальчик? — по-отечески спросил Фадин-паук. — Вы хотите поговорить о том, что видите?

Я отрицательно мотнул головой, стараясь не смотреть в темноту позади него. Боялся увидать там вновь свою шестикрылую принцессу.

— Это всё глупости. — говорю я. — Мозг так изголодался по людям, что рисует образы там, где их нет. Теперь в тенях чудятся силуэты и лица. Тут просто нужно на воздух.

Одуванчик над нами чуть качнулся. Присел под чьим-то весом. Совсем чуть-чуть. Я смотрел на то, как на столе раскачиваются тени, под придавленным светом. Меня пробил тут же холодный пот.

— Тогда, о чем вы хотели бы поговорить?

— О чем угодно.

К нам подполз, шустро перебирая конечностями, робот официант. В его начищенном до блеска металлическом лице я видел себя, наш столик, Фадина-паука. В искаженной перспективе его руки были еще длиннее и тоньше.

Дожидаясь, пока он расставит блюда, я закрыл глаза. Старался дышать размеренно и спокойно. Лишь бы не увидеть лишнего в отражении его забрала. Когда он ушел, я медленно открыл глаза.

— Молитесь перед едой?

Сначала я не понял вопроса. Но уловил посыл, молча кивнул.

— Расскажите, почему из всех направлений вы захотели изучать пятнадцать-восемьдесят девять?

После недолго молчания, в котором он с чувством пережевывал мясо, затем размеренно запивал вином, из-под купола кокона-кресла вырвалось облако дыма.

— Меня интересует функциональная стороны вопроса. — начал он. — С одной стороны, они уже довольно сильно отдалились от нас. Что нужно сделать, чтобы вернуть их в русло реки человечества. Придать им нужную антропоформу. С другой стороны, к ним еще применимы критерии, которые мы предъявляем себе. А значит, на их модели, можно… — он замялся, подбирая слова. — Много сказать о нас самих. Как на побочной ветви. И третье, наверное, узнать, а что будет, если мы поможем им отойти еще дальше от нас. Будем ли мы с этой дистанции лучше видеть и понимать самих себя?

— Это всё внешность, Игорь Семнович. Как цель исследования — да. Принимается. Но это не про вас, как мне кажется. Чего, все-таки хотели бы в этом найти вы сами?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза