Аккрециозия

Краем глаза я видел ее силуэт. Слышал ее тихие шаги, чувствовал прикосновение шелков, будто подол платья был у меня в руках. Представлял отчетливо ее белое, в веснушках, лицо. Её большие, черные как ночь глаза.

Этот образ не покидал меня. Он был столь ярким и сочным, что даже умозиртельно было больно на него смотреть.

Буквально, кожей я чувствовал ее взгляд. Блеск изумрудов, переливчатую мелодию серебра, капелью, журчанием, бегом быстро ручейка. Где-то далеко-далеко, в дремучей чаще самого темного леса на Земле. Ладно мои вспотели.

Осторожно прижав их к столу, я подался вперед, чтобы не показать обуявшее меня волнение, прикрываясь тем, что будто бы хочу получше расслышать историю Фадина.

— Ладно. — сказал он, выдохнув. — Нам всем это нужно. Всё-таки. Лиля всем нам была дорога. Очень любознательная… Очень умная… — тут он осекся, посмотрел на меня из-под седых бровей. — Как ученый я всю жизнь искал истину и получил только формальный ответ…Мне как ученому к этому вопросу сложно подойти…

Тут он остановился, подумал немного всматриваясь в мои глаза. Но видя, что начало положено — продолжил.

— То чувство, на операционном столе, слишком живое. Слишком яркое и настоящее. Это истечение духа, это растворение его в окружающем мире. Не мое растворение в пустоте, не растворение моего сознание или угасание его… Нет. Но истекание, растворение духа в чем-то подобном ему самому. Хоть бы это и неправильно, ведь у него нет качеств… Как легкий ветерок. Что-то на грани сна. Оно не вписывается в мою картину мира, но все-таки оно есть.

— Что-то неуловимое, — киваю я активно, пока ладони у меня разъезжаются. — Нечто невыразимое, такое, что можно найти только по его следам. Только если бы оно провзаимодействовало с чем-то более тяжелым. С более понятным бытием.

Говорю все это практически наугад. Стреляя в воздух. Потом, вокруг отверстий от пуль, постараюсь нарисовать мишени.

Фадин-паук оживился, руки его заплясали, выплетая новый узор.

— Да-да. Но, где искать? — говорит он. — Мне думалось, что нужно разбудить чувства. Если их огонёк остался во мне, даже упакованным во все это. — он показал на свой блестящий хитин. — И их хватило, чтобы найти толику этого состояния. То, быть может, если я их как-то разожгу, то смогу через этот пожар вновь выйти на него. Увидеть больше. Понимаете?

— Какие-то практики?

В ответ его глаза блеснули. Я понимающе кивнул.

— Много. Очень много. За столько лет…

— И какой итог?

— Всего два момента. — вздохнул он. — Через тысячи книг, ритуалов, практик, упражнений, веществ и прочего… Я вернулся всего с двум моментам.

— Простого ответа не получилось? — подколкой бросил я ему через стол.

Фадин-паук улыбнулся, покачав головой.

— Не получилось. — будто бы оправдываясь начал он. — Долгое время шел один по этому пути. Меняя методы, способы, идеи достижения этого чувства истечения духа. Со временем, вокруг собралось множество единомышленников, кто искал того же. Сам-по-себе или вдохновившись… — его глаза хищно блеснули. — Мы даже организовали что-то наподобие клуба в институте. Собираясь у меня в кабинете. Кстати, Лиля часто занималась с нами.

Он пальцами постучал по столу, взгляд его мечтательно уплыл в воспоминания. От услышанного у меня глаза полезли на лоб, и всеми силами я старался оставаться непроницаемым. Ничего подобного я за ней никогда не замечал.

— Её страсть к познанию, её последовательность, решимость. Острый ум. — негой изливаясь продолжал Фадин-паук.

— Да, я знаю. — говорю я и ладони мои влажные предательски скрипят. — В общих чертах, она рассказывала…

Наверное, он почувствовал что-то, на мгновение поджал уголки рта и вновь продолжил.

— Нет, там не было ничего такого. — его маленькие ручки запротестовали. — Просто сообщество единомышленников.

Фадин-паук посмотрел на меня внимательно, замеченный в углу посреди паутины, разбрасывающим липкие нити. Он был во мгновении страшным узором, выражением одной единственной мысли, замер, боясь шелохнуться. Жажда познания читалась в переплетении нитей. Вся паутина была о ней. Он дышал легонько, покачиваясь в невесомой паутине. Не зная, продолжать или нет. Уже начал растворятся, застыв. Пропадать.

Потому, подгоняемый жаждой, решил, что даже замеченный он в безопасности. Тут же продолжил плести узоры, длинные пальцы размяв перед моим лицом. Продолжил цеплять липкие, еще теплые нити.

Боязливо, будто бы ожидая, что напористый ветер чужого умозрения может её, в противном случае, развеять.

— Подумайте только, Артем. Мы вышли к звездам. Мы маршируем по галактике. Вновь творим мир через войну. Но все же, мы так и остались людьми. У нас была призрачная надежда, что космос нас как-то освободит. Сделает иными. Но… Это мы сделали космос человеческим. Зная только себя.

«И все?» — помню, подумал я про себя. — «Или это просто ход?»

Победно закончив мысль, он продолжил, придя в волнение даже заерзал в тесном коконе кресла.