— Идея была простая. Попробовать то, что мы не пробовали еще, что мы не знаем о нас самих, найти то, что могло показать нам иное самих себя. И как-то сдвинуть нас всех вперед. Мне думалось, что там и находится это чувство истечения духа.
— Все трагедии начинаются так. — я хмуро улыбнулся.
— Как точно.
— Так и из всех перепробованных средств, вы нашли действенных только два, правильно?
— Две тропинки, — сказал он. — Которые могут нас к чему-то привести.
— Интригует.
Фадин-паук пожал плечами.
— Не стоит обольщаться. Это тоже скорее формальный ответ. Не так-то просто поймать Бога за бороду.
— О как. — сказал я и ладони мои разъехались по столу, но я тут же вернул их обратно.
Стол был черный, гладкий и глянцевый, как стеклянный. Теперь еще, от моего пота холодный и мерзкий на ощупь.
Непринужденно я взял влажную салфетку и начал вытирать руки. Отпил еще пива. Фадин-паук закурил снова.
— Если уж говорить прямо, то — да. — продолжил он в клубах струящегося дыма. — Эта оболочка слишком хорошо выполняет свои функции. — он постучал себя по груди. — Беречь меня во что бы то ни стало. Беречь от всяких чувств. От всякого неконтролируемого их пожара. И сколько бы я ни пытался, пройти по намеченному пути, ничего не получалось. Все выходы закрыты. Все пути отрезаны. Везде только пустота и отчаянная нормализация состояния. Что бы я не принял, какому испытанию не пытался подвергнуть свой разум и тело. Мне кажется, каждый раз мой костюм гудел как этот корабль, напрягая все свои силы, чтобы вернуть меня и стабилизировать это болезненное тело…
Спичка, вторя его словам сотрясся. Зазвенели в темноте потолка люстры одуванчики.
— Во истину, мы в этом стали слишком хороши. — с какой-то злостью сказал Фадин-паук сверкая глазами. — В стабилизации и поддержании всего человеческого в нас. Всего противоречивого.
— Зачем менять то, что неплохо работает. Правильно? — развел я руками.
Он улыбнулся. Нагнулся ко мне через стол и осторожно прошептал, будто нас подслушивают.
— У вас уже напрашивается какой-нибудь вывод? Исходя из вашей теории?
Мифиида танцевала на периферии моего взгляда. Легонька перескакивая с кресла на кресло, как по кочкам. Порхает, едва касаясь носочками глади стола.
— Пока глухо. — говорю я. — Но я пытаюсь. Результаты еще предстоит обработать. — говорю я отпивая еще пива, рот вытирая ладонью. — Сырые данные.
— Тогда продолжим, — Фадин-паук потер свои большие ладони и невозможно переплел между собой длинные пальцы.
Игорь посмотрел так легко и быстро в ту сторону, где танцевала она. И как-то легко взодхнул. Я начал думать, что он дразнит меня. Он ожил мгновенно, и тяжесть его костюма вдруг осталась для нег опозади. Такой ясный и чистый взгляд сапфировых глаз я видел в нем впервые. И только раз. Только в ту минуту, и навсегда это запомнил.
— В скольжении мысли оживают. Мы рождаем фантомов. Видимо, Великий Океан как-то связан с фундаментом нашей психики. Она, — он рассмеялся отчего-то. — Словно пузыриться здесь под давлением…Пузырится мыслеформами образов.
— Но фантомы безобидны. — сказал я. Стеклянный взгляд свой устремив на него, но всем существом своим старался уловить каждое её движение на периферии.
— Да. Было много исследований по этому поводу. И было даже доказано, что это так. Но, а если, я скажу, что всё-таки нет?
— Интересно.
— Что, если, влияя на свою психику, мы сможем рассмотреть через них, в самих себе иное нам самим и там-то и найти выход. Выход к тому чувству свободы, состоянию полного растворения и соединения с миром, в и истечении духа?
Его щеки зашлись нездоровым румянцев. Фадин-паук забыл даже курить. Так что сигарет медленно тлела, скручиваясь серым пеплом в его маленькой ручонке.
— Какие-то результаты уже есть?
Фадин-паук пожал плечами. Его маленькие ручки сделали непонятный жест, как-то растерянно и асинхронно, рассыпав пепел и сбив последнюю искру с сигареты.
— Нужно больше сноходцев. Нужно расширить эту сеть ищущих.
Я понимающе кивнул. Так вот как это называлось. Вот для чего собирался его кружок.
Он продолжил.
— И внимательно смотреть за тем, что они могу принести с той стороны…
— А вы? — говорю я.
Фадин-паук постучал себя по костюму.
— Мне туда путь закрыт. Стоит мне начать медитировать или войти в транс, или попытаться как-то обострить свои чувства — эта дрянная машина. — он вновь ударил себя в грудь. — Все испортит.
Повисла пауза. Медленно, в его глазах разгоралось понимание того, что он только что произнес. И вот уже с новой силой заплясали в воздухе его руки, накидывая на меня все новые и новые липкие нити.
— Нет. — решительно отверг он сказанное. — Я против этого. И с другой стороны, именно эта машина помогла мне понять одну важную вещь. Только мысль может отправить человека в немыслимое. Только дисциплина мысли. И всё.
— А Лиля… — сказал я и замер не зная, как продолжить. В горле тут же образовался ком.