Алхимик и королевский ингредиент

Ефимону поднесли чашу с водой, поставили на колени. В центре чаши горела свеча. Жрец постучал золотым перстнем по медному краю, давая знак к молитве.

Сейн слышал приглушенное бормотание, видел опущенные головы и прикрытые глаза и думал: все они сейчас обращаются к своим богам, но молится ли кто-нибудь за него? Он поймал на себе жалостливый взгляд Линды и отвернулся.

Покончив с молитвой, жрец заговорил. Голос его окреп, но оставался сухим, хрустел опавшими листьями:

– Вина подсудимого не нуждается в повторном доказательстве. Приговор остается прежним.

– Он спас вам жизнь! Как вы можете?.. – выкрикнула Марго из толпы.

– Жизнь – это еще не все, девочка, – сдержанно ответил Ефимон. Свеча подсвечивала нижнюю часть его лица, тени глубже прорезали морщины. – Есть вещи, что стоят, я бы сказал, над само́й жизнью. Справедливость богов. Ее поступь неотвратима. Ее меч – возмездие. Без нее любая добродетель слепа.

– Такую защиту дарит нам правосудие храмов? – не унималась королева. – Когда спасенный отправляет на эшафот спасителя. Такой справедливости учит нас Судья?

Она искала поддержки среди собравшихся, но все вокруг лишь отводили глаза. Марго не понимала, как можно молчать, как можно прятаться от таких вопросов, как можно… Она и впрямь подумывала остаться среди этих людей?

– Ты не носишь одеяний послушницы, твои глаза незрячи, а у меня нет времени объяснять истины, заложенные еще в Свитках. Я задам подсудимому всего один вопрос. Скажи, Сейн, покаялся ли ты в делах своих?

– Каюсь, – ответил алхимик так, чтобы все его слышали. – Каюсь, что сделал парочку храмов беднее.

– Дело не в золоте, мальчишка! – отрезал жрец. – Ты отрекся от богов, поддался тьме своей души, поставил под угрозу весь город! Будешь отрицать?

– Нет.

– Каешься ли ты?

– Каюсь. Я был молод и глуп. Я не знал, что творил.

И это было правдой. Сейчас он бы многое сделал по-другому. Прокля́́тые тени не смогли бы так просто водить его за нос.

Ефимон какое-то время молчал, опустив веки. Могло даже показаться, что старик уснул.

– Есть правда в тех словах, – сказал он наконец. – Я обязан тебе жизнью, и не мне судить тебя. Но правда богов превыше правды человека! Пусть боль выжжет ложь с твоего языка, пусть из ран твоих скверна прольется вместе с кровью. Пусть рука Судьи направит кнут. Тринадцать ударов!

Толпа ахнула, что-то закричала Марго… Или Линда. Или обе сразу. Сейн не слышал, дышал через рот, надувая щеки, когда с него стаскивали балахон и когда тащили его безвольное тело к столбу, вбитому по пояс на другом конце двора. Стражники теснили послушниц и жриц, освобождая больше места.

Вместе с вечером пришла прохлада, но Сейн ее так и не распробовал, голая спина пылала, волосы липли к вспотевшему лбу.

Рядом с алхимиком присел бородач без капюшона. Он дал пленнику напиться, не церемонясь и едва не разбив ему губы горлышком фляги. Протянул обмотанную бечевкой деревяшку – грызло:

– Закуси.

Сейн сплюнул, вода горчила.

– Сколько ударов вынесет человек? – спросил, догадываясь, что перед ним палач.

– Так то смотря как бить, – расплылся в улыбке бородатый. – Можно и после трех сотен ударов на своих двоих уйти. А можно и одним позвонок перебить. Я вот с трех замахов до легких достаю, во! А если малёха промахнуться… Ну, знаешь, случайно как бы взять чуть выше поясницы, да по почкам…

– Хватит, пожалуйста, – остановил его Сейн, прикованный взглядом к грызлу в мохнатой лапе. Вода просилась наружу. – Я понял, понял… Как будешь бить ты?

– Любопытный какой, – крякнул палач и проверил веревки, стягивающие алхимика. – Уговор у нас со жрецом. Значит, если он четное число называет, то я ласково, как куру ощипать. А если нечетное… Когда я с тобой закончу, дышать будешь, слово даю. Сегодня. А вот завтра… как боги пошлют. Ну что ты рожу строишь, темень? Не понял ничего? Это меня жрец научил. Четное – это, значит, когда на конце два, четыре, шесть…

– Я умею делить на два, – выговорил Сейн, бездумно глядя сквозь палача. – И на три. И на пять. И на десять…

– Умник какой выискался. Закусывай давай!

Вяжущий привкус грызла на миг отрезвил. Сейн дернулся до боли в связанных запястьях, осознав свое положение. Инстинкт подстегивал вскочить – к столбу его так и не привязывали, достаточно было встать в полный рост, чтобы освободиться, – но это значило бы лишь скорую смерть от рук стражи. Оставалось сидеть ровно и надеяться, что кнут все же попадет туда, куда нужно.

Первым Сейн услышал свист кожаного ремня позади себя. Следом хлесткий щелчок – и под кожу будто сыпанули раскаленных углей. Алхимик задергался, сбивая лоб о грубо отесанный столб. Завизжали несколько послушниц.

Свист. Щелчок. Второй удар и новая вспышка боли ярче прежней. Слезы не сдержать, сколько ни жмурься. Тьма пульсирует, смеется: «Дрожи, жалкий человек, это все, что тебе осталось».

– Это же убийство! – крикнул чей-то юный голос.

Свист. Щелчок. Челюсти свело от напряжения. Зубы, казалось, вот-вот раскрошатся о деревяшку во рту. Сейн молил тьму забрать его к себе, он не выдержит тринадцати… Тьма не ответила, зато голос Марго вдруг оказался совсем рядом: