Алмазный огранщик

Если дно сделано слишком плоским, то свет просто пройдёт насквозь

сверху донизу, так же как он проходит через плоское дно граненого

стакана, и такой алмаз не будет сверкать, или, как говорят, играть.

Потому-то самым трудным навыком, которым должен овладеть новичок,

и является умение точно «попасть» в угол нижних граней. Этот угол

составляет 40 целых и три четверти и ни на полградуса больше или

меньше.

Так вот, Шмуль, учитель от бога, даже не собирается допускать меня к

современным ограночным головкам с автоматической установкой угла:

начинать я должен не более чем с круглого алмазного булыжника,

запаянного в свинец на конце медной оправки. Чтобы добиться нужного

угла, приходится наклонять медяшку и удерживать, прижимая к колесу.

Несколько микронов алмаза содрано, и мне надо быстро поднести камень

к моему ювелирному увеличительному стеклу (лупе) и проверить угол

странным инструментом, который выглядит как металлическая бабочка.

Фокусное расстояние лупы около дюйма, и это означает, что моё лицо

почти полдня приклеено к держащим стекло пальцам. Мне приходится

опираться ими на кончик носа, чтобы лупа не дрожала — ни у кого из

людей нет такой твёрдой руки, чтобы без дополнительного упора

удержать от тряски обнаруженное во время поиска внутри камня

угольных пятнышек микроскопическое включение. Это то же самое, что,

запершись в маленьком шкафу, искать с микроскопом блох во время

землетрясения.

Мне понадобилось около получаса, чтобы осознать, что я смотрю не

на включения в алмазе, а, скорее, на кожные поры моего пальца по

другую сторону камня. Держать лупу и лекало и головку с камнем,

пытаться удерживать пальцы от тряски, глядеть на свет под правильным

углом, задерживать дыхание, стараться не слышать визжания гранильных

кругов вокруг, причём одновременно, — это, пожалуй, чересчур.

Уголком глаза я смотрю на стрелки часов, еле двигающиеся ко времени

окончания работы, тем медленнее, чем оно ближе.

Но вот небольшая суета, и я вижу Хорхеса, вернее, его зад (он

несколько полноват), ползающего на коленках с носом у самого пола.

Как я позже узнал, это обычная поза в алмазном бизнесе, когда кто-то

роняет камень. Это выглядит бесподобно: полная комната взрослых

людей, многие из которых — фешенебельные миллионеры, рассекающие

на четвереньках по полу, хватающие и осторожно разрывающие каждый

катышек пыли в надежде найти камень, улетевший с колеса или у кого-

нибудь с пинцета. На курсах по сортировке алмазов нас не отпускали

домой, пока блудный камень не находился. Один раз нам пришлось

задержаться после уроков на три часа — красивый бриллиант

приличного размера пролетел через всю комнату и приземлился на

уголок преподавательской кафедры, а вовсе не на пол, который мы

прочесывали дюйм за дюймом снова и снова.

Так вот, Хорхес всё ползает по полу, сначала вполне тихо, потом всё

более шумно, потом слегка матерясь по-испански, и вот уже на полу

Натан, а Хорхес смотрит на Шмуля несколько безнадёжным взглядом,

который означает: «Мы имеем здесь проблему. Уже становись на все

четыре и впрягайся». В течение несколько минут на полу оказываются

все. Алмазы на сумму в несколько сотен тысяч долларов зависают над

вращающимися с бешеной скоростью кругами в ожидании огранки, пока

алмазных дел мастера проявляют свою цеховую солидарность. Потерян

двенадцатикаратный алмаз — самый крупный за довольно-таки большой

срок.

Мы ищем далеко за полночь. Сначала каждый кусочек поверхности

пола, потом подоконники (к счастью, сами окна не открывались годами, поэтому можно было не бояться, что камень упал в руки какого-то

алмазного дилера-счастливчика, что в прошлом не раз случалось на 47-й

улице). Затем карман рубашек каждого (любимый тайник); затем

отвороты брюк; затем ботинки; затем носки; затем за поясом, в штанах, в

исподнем, в сумках и коробках, в щелях и трещинах. Мы проверяем даже

волосы, у кого они, конечно, есть (маленькие алмазы часто там

застревают), но всё безуспешно. Потом мы повторяем всё это ещё раз,

потом ещё и ещё. Уже почти светает, когда мы все до одного — ведь не

ушёл никто, все остались помочь — сдаёмся, совершенно зайдя в тупик.

Этот случай — пример того, как оттиск в уме может отпечататься

особенно сильно, когда что-то доброе или недоброе делается тому, кто в

великой нужде. В алмазной отрасли есть страховые полисы, которые

покрывают подобные неприятности, но почти никто не может себе их

позволить. Хорхесу потребовался бы целый год, чтобы возместить

стоимость камня, и вы можете быть уверены, что он выплатил бы всё до

копейки, потому что для огранщика это дело чести. Каждый, оставивший

свою работу, чтобы помочь ему в поисках, проявил заботу о том, кто

попал в беду. Когда речь идёт о таком человеке, действительно

нуждающемся в помощи, то отпечаток — хороший, если мы помогаем, и

плохой, если проходим мимо, — будет намного глубже.

Кстати, на следующее утро хозяину мастерской позвонил огранщик из

соседнего офиса вдоль по коридору с вопросом — не потерялся ли у нас

большой камень? Он нашёл его на полу, в углу, где сидит бухгалтер. Так

я получил посвящение в абсолютную личную честность почти любого в