Американская трагедия

If it were only possible.	Если бы это было возможно...
Lord, it was all so terrible!	Господи, как все это ужасно!
He was so alone, even in these last few and elusive hours (the swift passing of the days), with his mother and also the Reverend McMillan here with him, but neither understanding.	Он так одинок, даже в эти последние немногие, неуловимо проносящиеся дни и часы (они проходят так быстро...), одинок, ибо хотя мать и преподобный Мак-Миллан с ним, но ни та, ни другой его не понимают.
But, apart from all this and much worse, he was locked up here and they would not let him go.	Но главное (и это хуже всего), он заперт здесь, и его не выпустят.
There was a system - a horrible routine system - as long since he had come to feel it to be so.	Он давно уже понял, что это система - страшная, раз навсегда установленная.
It was iron.	Железная.
It moved automatically like a machine without the aid or the hearts of men.	Она действует автоматически, как машина, без помощи людей или человеческих сердец.
These guards!	Эти тюремщики!
They with their letters, their inquiries, their pleasant and yet really hollow words, their trips to do little favors, or to take the men in and out of the yard or to their baths - they were iron, too - mere machines, automatons, pushing and pushing and yet restraining and restraining one - within these walls, as ready to kill as to favor in case of opposition - but pushing, pushing, pushing - always toward that little door over there, from which there was no escape - no escape -just on and on - until at last they would push him through it never to return! NEVER TO RETURN!	Они тоже железные - со всей своей верностью букве закона, со своими расспросами, неискренними любезностями, готовностью оказать мелкую услугу, вывести арестованных на прогулку или отвести их в баню... это - только машины, автоматы, они толкают тебя куда-то... держат в этих стенах... они одинаково готовы и услужить и убить в случае сопротивления... но главное - они толкают, толкают, непрестанно толкают - туда, к той маленькой двери... туда, откуда нет спасения... нет спасения... вперед и вперед... пока, наконец, не втолкнут в ту дверь... и не будет возврата! Не будет возврата!
Each time he thought of this he arose and walked the floor.	Каждый раз, подумав об этом, он вставал и начинал ходить по камере.
Afterwards, usually, he resumed the puzzle of his own guilt.	Потом обычно возвращался все к той же головоломной задаче: к своей вине.
He tried to think of Roberta and the evil he had done her, to read the Bible - even - lying on his face on the iron cot - repeating over and over:	Он пытался думать о Роберте и о зле, которое причинил ей, читал Библию и даже, лежа ничком на железной койке, снова и снова твердил:
"Lord, give me peace.	"Боже, дай мир моей душе!
Lord, give me light.	Боже, просвети меня!
Lord, give me strength to resist any evil thoughts that I should not have.	Боже, дай мне силы противиться всем дурным мыслям, которых я не должен был бы допускать!
I know I am not wholly white.	Я знаю, совесть моя не вполне чиста.
Oh, no.	О нет!
I know I plotted evil.	Я знаю, я замышлял зло.
Yes, yes, I know that.	Да, да, я знаю это.
I confess.	Я признаю.