Amor legendi, или Чудо русской литературы

Хотя русская литература XIX в. и не опиралась на собственную прототипическую традицию романа воспитания, образования и становления личности, фатальность ущербного воспитания является одной из ее важнейших тем. В то же время можно констатировать определенное предпочтение диалогических романных структур, предлагающих контрастные образы и судьбы героев, благодаря чему тема развертывается во всей своей многогранности. Русская литература от Пушкина и Гоголя, позже Тургенева, Достоевского и Толстого и вплоть до Чехова изобилует примерами перманентного сетования на «невоспитанность» и «жирное халатничество». Невоспитанность, неправильное воспитание и отсутствие самовоспитания признаны коренным злом, главные причины которого – Указ о вольности дворянской 1762 г., крепостное право (задержавшееся до 1861 г.) и всеобщая неграмотность (существовавшая до 1917 г.). Об этом много писали М.М. Щербатов, П.Я. Чаадаев, А.И. Герцен, Л.Н. Толстой и другие, но исследователи обращали недостаточно внимания на эту проблему. Гончарову повезло больше: здесь следует упомянуть последние по времени работы русских литературоведов Владимира Мельника и Елены Краснощековой[654].

Контрпроектом Гончарова по отношению к обломовской воспитательной системе вос-питания = вскармливания является «система Штольца». Она воплощает в себе программу формирования характера просвещенного человека: комплексное воспитание и самовоспитание, интерес к жизни, мобильность, активность, ответственность за себя и других, гуманность как обязанность (не только склонность к благорасположенности, как у Обломова, но и как активная благотворительность)[655], чувство независимости и равноправия, равновесие между vita activa и vita contemplativa и т. д. «Система Штольца» нацелена на достижение совершеннолетия в том смысле, в каком это понятие употребил Кант в своем знаменитом изречении 1784 г.: «Просвещение – это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине»[656].

Виноват ли Обломов в своем несовершеннолетии? Ригористический ответ был бы здесь неуместен. «Обломовская система воспитания» может послужить некоторым оправданием, но не совершенным извинением. Этика (и не только кантовская) воспрещает возлагать всю полноту ответственности за другого на кого бы то ни было – да хотя бы и на Штольца. Именно поэтому вечно неспокойна совесть Обломова. Совесть – это, по словам Канта, «сознание внутреннего судилища в человеке» («перед которым его мысли обвиняют и прощают друг друга»)[657]. Призыв Канта «Sapere aude!»[658] обращен и к Обломову. Размышления о неудачном воспитании Илюши в главе «Сон Обломова» принадлежат к числу самых злободневных пассажей романа.

Было бы очень заманчивым сравнение романа «Обломов» с одной книгой, которая, насколько мне известно, еще не привлекала внимания литературоведов в связи с творчеством Гончарова: с весьма популярным в Германии трудом барона Книгге «Über den Umgang mit Menschen» («Об обращении с людьми»). Барон Адольф фон Книгге (1752–1796) был одним из деятельнейших просветителей и к тому же плодовитым писателем, масоном и проницательным знатоком человеческой природы. Его книга, зачастую ложно воспринимаемая как учебник хорошего тона, провозгласила идеал «утонченного воспитания», совмещающего прагматическое житейское здравомыслие с достоинством жизненной позиции (хотя, конечно, сегодня мы можем разделить далеко не все его взгляды). По мнению Книгге, человек должен формироваться как «благородный и прямоходящий муж»[659]. Труд Книгге явился своего рода антидворянским «кодексом бюргерских добродетелей»[660], провозгласившим идеал vir bonus (добродетельного мужа), идеального гражданина, прямо соотносимый и с поведенческой моделью Штольца – в качестве программы, и с паразитическим убожеством обломовщины – в качестве предостережения[661]. Была ли работа Книгге «Об обращении с людьми» известна в России? Да, была: первый перевод книги увидел свет в 1820–1823 гг. в Санкт-Петербурге (переработанное издание: 1994). Существуют некоторые упоминания, например, у Н.И. Лобачевского, много лет бывшего ректором Казанского университета.

Подобно Книгге и другим просветителям, Гончаров обращает преимущественное внимание на постулаты права, образования и общественного мнения. В старой Обломовке доминируют «барская воля» и «господское право» (ч. I, гл. 1). Напротив, Штольц и Ольга – оба – уважают «новые права», т. е. права друг друга: «Они поменялись правами» (ч. IV, гл. 4). Эта позиция зиждется на абсолютно чуждых «архаической» Обломовке «современных» общественных нормах: здесь речь идет о равноправии, эмансипации и новых – западных – представлениях об образованном третьем сословии и «бюргерских правах» (ч. II, гл. 1)[662].