Amor legendi, или Чудо русской литературы

Разумеется, изучение повести Лескова под углом зрения ее центрального мотива – экстенсивно возрастающего зла, – осуществлялось с учетом шекспировских ассоциаций ее сюжета. Однако же многие исследователи считали эти ассоциации скорее второстепенными. Это мнение представляется вполне справедливым и мне, тем более что у Шекспира мотивировки преступления и сюжетный финал выстроены совершенно иначе, нежели в повести Лескова. Напротив, переклички лесковского текста с трактатом Шопенгауэра поразительно очевидны. Несомненные реминисценции из трактата Шопенгауэра о половой любви присутствуют как на микроуровнях текста повести – в отдельных речевых оборотах и выражениях, так и на его макроуровнях – прежде всего, это утверждение имеет в виду сюжетно-действенное развитие повести, с его идеями, мотивировками и образами персонажей. Абстрактная философская рефлексия Шопенгауэра обретает свое воплощение в системе литературных образов Лескова. Я думаю, что в этом случае можно говорить не только о типологическом сближении, но и, по всей вероятности, о генетической преемственности: создавая свою повесть, Лесков опирался на текст Шопенгауэра. Я не могу подкрепить этот тезис несомненными доказательствами; однако же косвенные свидетельства в его пользу представляются очень весомыми. Кроме того, зачастую одного лишь предположения подобного рода оказывается достаточно для того, чтобы вывести исследование на перспективный путь; нужно только собрать необходимые аргументы. Посмотрим же, каковы эти косвенные свидетельства и необходимые аргументы.

1. Творческая история и публикация

Повесть Лескова написана и опубликована в течение нескольких месяцев, непосредственно вслед за публикацией русского перевода «Метафизики любви». Оба текста увидели свет в Петербурге. Это хронологическое совпадение является принципиально важным фактором: повесть рождается именно в тот промежуток времени, когда интерес русского общества к Шопенгауэру почти целиком сосредоточен на «Метафизике любви».

2. Пребывание Лескова в Париже

На рубеже 1862–1863 гг. Лесков провел несколько месяцев в Париже, где он, конечно же, мог ознакомиться с французским переводом «Метафизики половой любви» и другими публикациями, посвященными Шопенгауэру.

3. Тема и содержание повести

Почти все интерпретаторы повести активно оперируют следующими эпитетами: стихийно, драматично, грубо-наглядно, жестоко, неумеренно, безудержно, резко, распутно, безумно, иррационально, убийственно, инфернально. Вальтер Беньямин говорит о «необузданной похоти»[379]. Главные действующие лица, по словам В. Сечкарева, обладают «характерами, одержимыми силами зла»[380]. Бодо Зелински характеризует Катерину Измайлову следующим образом: «Ее страсть – это природная стихия, не ведающая границ, установленных нравственной нормой. Вместо нравственности – стихийная сила и животное начало» («Leidenschaft ist bei ihr eine Naturgewalt, die keine Begränzung durch sittliche Normen kennt. An die Stelle des Sittlichen tritt das Elementare und Animalische»)[381]. Феликс Филипп Ингольд замечает: «Die von animalischen Geschlechtlichkeit und Brutalität durchwirkte Liebesgeschichte gehört zu den stärksten erotischen Texten der russischen Literatur überhaupt» («Насквозь проникнутая животной сексуальностью и грубым насилием, эта любовная новелла является одним из эротичнейших произведений русской литературы вообще»)[382]. Лев Аннинский видит «тектонику магмы» в бездонной глубине и звериной жестокости повести[383]. Кристоф Фельдхус констатирует для персонажей повести «innere Fremdbestimmung», «animalische Triebhaftigkeit», «moralische Indifferenz» («глубокую отчужденность», «животный инстинкт» и «безразличие к морали»)[384]. И так далее и тому подобное. Словарный состав исследовательских характеристик совершенно очевидно обнаруживает близость к терминологическому аппарату Шопенгауэра. Этими же самыми или близкими к ним словами Шопенгауэр описывает демонический потенциал половой любви. Подчеркивая физическую притягательность Сергея, силу инстинкта и смертоносную страсть Катерины, ее слепоту в отношении недостатков Сергея, спонтанный характер извержения эротической страсти, попрание нравственности в угоду животному влечению, веризм «коитальной музыки» Шостаковича или статику характеров героев на протяжении повествования, исследователи, подобно тому, как это делает Бодо Зелински, точно схватывают основные закономерности поэтики повести, но при этом, насколько мне известно, ни один из них ни слова не говорит о Шопенгауэре. Однако же именно эти основные сюжетно-тематические мотивы повести Лескова составляют сущность концепции половой любви, созданной Артуром Шопенгауэром.

Из этого идейно-тематического комплекса я позволю себе выделить еще несколько более частных аспектов, которые, как мне кажется, заслуживают особенного внимания.

4. Преступник-жертва